Читаем Солнечная сторона улицы полностью

— Когда станешь моряком, покатаешь на своей посудине?

Кое-кто заходил слишком далеко:

— Когда построишь канал-то, великий водный путь? Из Подмосковья в Европу? Хочется сплавать, посмотреть другие страны!

Вовка отмалчивался, но чаще объяснял, что решил стать летчиком. Этих посельчан на место ставил дядя Юра.

— Давно пора закончить эти водянистые разговоры, — говорил он. — Вы назначаете капитана на уже затонувший корабль. Все в жизни течет, все меняется, как проточная вода. Я тоже был моряком, теперь — мастер на заводе. Почему водолейщик не может стать летчиком? Отличным летчиком или парашютистом, в крайнем случае — строителем-верхолазом?! У этого паренька совершенно отсутствует боязнь высоты.

Ягоды

Славкин отец работал путевым обходчиком. По утрам снимал с вешалки китель, драил на нем металлические пуговицы, пока они не начинали блестеть, как прожекторы, затем брал молоток с длинной ручкой, кожаную сумку и шагал по шпалам до следующей станции; заметит, болт ослабился, подтянет; увидит трещину на рельсе, ставит метку, чтоб заменили.

Славкина мать, тетя Клава, знала массу интересного про ягоды. Как-то мы со Славкой увязались за ней в лес — собирать малину; набрали по бидону сочных, покрытых пушком, ягод; заодно наелись костяники — прозрачных капель с темными косточками внутри; внезапно набрели на россыпь голубики, и тетя Клава звонко воскликнула:

— Сейчас станем пьяными!

— Почему? — спросил я.

— Да потому, что голубика всегда растет у багульника — вон его раскидистые кусты. А багульник дурманит. Пособираешь голубику, и голова закружится. Потому и называют голубику пьяникой.

Мы со Славкой съели по пригоршни притуманенных ягод и, в самом деле, почувствовали головокружение. Да такое сильное, что весь обратный путь шли зигзагами…

Я вспомнил выражение отца насчет пьющих мужчин и возомнил себя совершенно взрослым. Славка толкнул меня локтем, подмигнул — наверно, тоже сразу повзрослел; и мы оба испытали друг к другу глубокое чувство товарищества. До самого поселка я шатался и хихикал, и откуда-то издалека слышал голос тети Клавы:

— В следующий раз пойдем на болото. Самые полезные ягоды растут на болоте. Взять клюкву. Ее и сушат и мочат, и добавляют в пироги, в квашенную капусту. И делают из нее конфеты и наливки, сиропы и кисели… А морошка! Самая красивая ягода. Вся золотистая, вкуса печеного яблока. Какие из нее варенья! Пальчики оближешь!

На террасе у тети Клавы висели гроздья рябины и бузины. Из рябины тетя Клава делала варенье и лекарства, бузиной счищала нагар в самоваре и красила платья. Все женщины в поселке приносили к тете Клаве красить платья. Зачадит таганок в их саду — значит, тетя Клава начала свое варево. Набросает в котел кисти бузины и туда же опускает платье. Слабо протравит ткань — зеленая и синяя получится, а сильно — будет пурпурный цвет.

В саду деда Дениса сливовые деревья просто сгибались под тяжестью ягод. Ягоды висели крупные, лилово-сизые, точно заиндевевшие. Однажды я ходил вдоль забора и думал, как бы залезть в сад и стянуть несколько слив. Все ходил и думал, как бы незаметно это сделать, чтобы дед Денис не проснулся — он сидел посреди сада на скамье и дремал, его совсем разморило на солнцепеке.

Долго я топтался у забора, глотал слюни, но так и не решился проникнуть в сад. И уже собрался уходить, как вдруг дед окликнул меня.

— Ну-ка, поди сюда! На-ка, возьми, — и протянул мне целую миску слив.

Я поблагодарил, вышел за калитку, стал уминать ягоды. Внезапно объявился Славка, за ним, как тень, — его сестра Аленка.

— Что это у тебя? Сливы? — схватил несколько штук. Потом замер. — Где взял? У деда Дениса стащил?

Я объяснил, как было дело.

— Врешь! — прищурился Славка.

— Врешь! — пискнула Аленка и взяла из миски сливу.

Я снова объяснил, что мысли «стащить» у меня были, но все разрешилось само собой и поклялся, давая понять, что совесть моя чиста.

— Смотри! — пригрозил Славка, хапая новую партию слив. — Мы к деду Денису не лазим.

— Почему? — удивился я. — Сливы отличные.

— Почему, почему! Дед Денис кто? Фронтовик! Соображать надо! К Поляковым и Васильковым — пожалста. А к деду Денису ни-ни!

— Ни-ни! — повторила Аленка и выплюнула в мою сторону косточку.

Васильковы, дядя Юра, туман и прочее

Напротив нашего палисадника через дорогу находился палисадник Васильковых. Братья Васильковы отчаянно палили в меня из деревянных пистолетов. Но еще более отчаянно палила их сестра — Ольга. Раза два она даже кинула в наш палисадник гранату — пакет с дорожной пылью. Ольга была предводителем армии Васильковых; братья выполняли все ее приказы.

Я воевал с Васильковыми в одиночку, но мой пистоночный наган стрелял без промаха. Однажды я прицелился в Ольгу, но в это время, как назло, мимо шел дачник дядя Юра. Я бахнул, и он вдруг… упал. У меня по лицу прошел жар, а внутри все заледенело.

Я выбежал на дорогу, наклонился над дядей Юрой, а он не дышит. «Вот это да!» — мелькнуло в голове, меня охватило сильнейшее волнение.

— Дядь Юp! — зову. — Я же понарошку!

Перейти на страницу:

Все книги серии Л. Сергеев. Повести и рассказы в восьми книгах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй

«Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй» — это очень веселая книга, содержащая цвет зарубежной и отечественной юмористической прозы 19–21 века.Тут есть замечательные произведения, созданные такими «королями смеха» как Аркадий Аверченко, Саша Черный, Влас Дорошевич, Антон Чехов, Илья Ильф, Джером Клапка Джером, О. Генри и др.◦Не менее веселыми и задорными, нежели у классиков, являются включенные в книгу рассказы современных авторов — Михаила Блехмана и Семена Каминского. Также в сборник вошли смешные истории от «серьезных» писателей, к примеру Федора Достоевского и Леонида Андреева, чьи юмористические произведения остались практически неизвестны современному читателю.Тематика книги очень разнообразна: она включает массу комических случаев, приключившихся с деятелями культуры и журналистами, детишками и барышнями, бандитами, военными и бизнесменами, а также с простыми скромными обывателями. Читатель вволю посмеется над потешными инструкциями и советами, обучающими его искусству рекламы, пения и воспитанию подрастающего поколения.

Вацлав Вацлавович Воровский , Всеволод Михайлович Гаршин , Ефим Давидович Зозуля , Михаил Блехман , Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Проза / Классическая проза / Юмор / Юмористическая проза / Прочий юмор