Солнечная тайна Изабель

— А вы считаете труд чем-то постыдным? — мне нравилось дразнить его, но в тоже время, я начинала злиться от такого неприкрытого снобизма.

— Донне из аристократической семьи не пристало заниматься ничем иным, кроме рукоделия, музицирования, посещения балов и прогулок. Любая работа приравнивает женщину к статусу прислуги, — надменно произнес он, отпуская мою руку.

Ах ты… Меня невероятно покоробило это высказывание и вырвав из его рук книгу, я сказала:

— А еще не пристало высказывать своё мнение, озвучивать свою точку зрения, а спорить молодой девушке вообще запрещено. Впрочем, как и размышлять. И если волей случая вы родились девушкой, то вся ваша жизнь в руках отца, а потом мужа!

Я быстро пошла прочь, задыхаясь от возмущения, но сделав несколько шагов, услышала его тягучий, как патока голос:

— Случай распорядился мудрее, чем мы все, вместе взятые, моя крошка. И так всегда в жизни: мы-то стараемся, строим планы, готовимся к одному, а судьба преподносит нам совсем другое. Начиная с ненасытного завоевателя, который способен проглотить весь мир, и кончая смиренным слепцом, которого ведет собака, все мы — игрушки ее прихотей. И, пожалуй, слепец, который идет за собакой, следует более верным путем и реже бывает обманут в своих ожиданиях, чем тот, первый слепец со всей его свитой.

Цитата из Фигаро… Да ты не глуп…

Я не обернулась и прибавила шагу, слыша за своей спиной тихий смех.

Когда небеса низвергли из себя всю воду, которой были наполнены, я успела заскочить в большую постройку с высокими деревянными воротами. Я не заходила в нее до этого, а сейчас она находилась ближе, чем все остальные сараи и, скользнув между тяжелыми створками, я оказалась в… конюшне.

Стойла были пусты, но легкий запах ее бывших обитателей еще витал в жарком, сухом воздухе. Я насчитала двенадцать денников* — столько же здесь когда-то было и лошадей. Но мое внимание привлекла сломанная коляска, неуклюже раскоряченная в куче соломы. Ее внешний вид был абсолютно достойным — от кожаного откидного верха, до добротных, легких колес и не нужно было быть специалистом, чтобы понять, что у этой чудесной вещи, сломана рессора.

Я обошла ее, внимательно разглядывая все нюансы, и подумала, что в этом времени, коляска являла собой прекрасный заменитель моего «Порше». Осталось только раздобыть лошадей.

Ливень намочил дороги, омыл пыльную траву, и все, что изнывало от жары, моментально преобразилось под низким грозовым небом. Долгожданная свежесть опустилась на окрестности «Мистико Соларе», неся на своих прохладных крыльях привкусы дождя и терпкого разнотравья.

Дождь закончился и, выйдя из конюшни, я подошла к склону, с которого было видно все окрестности. Снова взошло солнце, грозовая темнота отодвинулась, и горизонт открылся чистой, омытой прелестью. Изумрудно-зеленые холмы сияли, озеро превратилось в зеркало и, как кудрявая оправа вокруг него, раскинулись виноградники, убегая так далеко, что при взгляде на них, начинали болеть глаза.

Насытившись этой бесподобной красотой, я уже подходила к дому, когда увидела экипаж, пристроенный под навесом возле входа. Опять гости? Это уже становилось невыносимым. Кто на этот раз? Николо Моррети? Притащился жениться на мне?

Я даже рассмеялась, представив, как хожу с короткими рукавами и ободранным подолом, чтобы не дай Бог не разорить своего мужа.

— Изабель, где ты была? — Марко бросился ко мне, как только я переступила порог вилы. — Они снова приехали!

— Кто? — понизив голос, спросила я.

— Гуерро! Тетка Франческа, сеньор Джузеппе и толстый Диего! — Марко по привычке возбужденно закрутился на пятке и, щелкнув пальцами над головой, презрительно добавил: — Маледетти пуццоленти!

Я сначала потеряла дар речи, а потом гневно воскликнула, схватив его за ухо:

— Где ты набрался этой гадости?! Чтобы я больше не слышала подобного! Иначе я заставлю тебя вымыть язык с мылом! Ты меня понял?!

— Да! Да! — Марко скривился, но не заплакал. — Какая ты стала злая, Изабель!

Я отпустила его и покачала головой, не в силах сдержать смех. Проклятые вонючки… Как все-таки верно сказано… Это что-то, а не дети!

Лучиана накрывала на стол, а «дорогие» гости попивали вино в соседней комнатушке, которая была чуть меньше столовой. Похоже, для таких мероприятий она и была предназначена. Несколько небольших круглых столиков, буфет с выпуклыми стеклами в резных дверцах, мягкие кресла и софа, обитая основательно истертым бархатом — вот и все убранство, не считая конечно темного ковра, который замечательно гармонировал с подушечками, разбросанными на софе.

Франческа сидела на ней, будто ей к спине привязали палку — прямая и натянутая, как струна, она производила впечатление манекена или восковой фигуры из музея мадам Тюссо. Диего развалился в кресле и поглощал сыр, не забывая заливать его вином. Его лицо раскраснелось, а ко лбу прилипли влажные пряди, будто он только что бежал марафон. Джузеппе уже был навеселе и смешно двигал бровями, что-то рассказывая громогласным голосом.

При моем появлении он замолчал, и его влажные губы растянулись в улыбке.