Солнечная воительница

Больных и раненых Ник обходил по широкой дуге. Большинство даже не подняло на него глаза. Он запретил себе вглядываться в их лица. Запретил смотреть, во что превратились его друзья и товарищи. Если я посмотрю на них – если кого-нибудь узнаю, – то уже не смогу оставить их в этом ужасном месте. Это ради Мари и Стаи. Забрать папоротник – и назад. Ради Стаи.

Он почти добрался до дерева, когда его внимание привлек смех. Сперва он подумал что ему послышалось, но, выглянув из-под капюшона, он увидел, как в лагерь входит небольшая группа Псобратьев под предводительством Тадеуса.

– Ралина! Мы с моими Охотниками принесли то, что ты просила! – торжествующе закричал Тадеус.

Сказительница приблизилась к ним с другой стороны старого дерева. Она двигалась медленно и кашляла на ходу, но держалась прямо, а шаг ее был тверд.

– О чем ты, Тадеус? – спросила она, вытирая руки о фартук, повязанный поверх грязной туники.

Ник с удовольствием отметил в ее голосе презрение. Может, не все еще купились на ложь Тадеуса.

– Индейки! – воскликнул Тадеус.

Он махнул рукой, и три Охотника – Ник узнал Эндрю, Джошуа и Майкла – вытащили из охотничьих сумок несколько жирных индюшек и кинули их к ногам Ралины с небрежностью, граничащей с неуважением. Затем четвертый Псобрат шагнул вперед и добавил к груде дичи еще двух птиц. Рядом с ним стояла знакомая овчарка, и Ник с потрясением узнал в ней Голиафа – крупного, матерого пса, который лет десять назад связал себя с Максимом. Происходящее напоминало дурной сон: Максим и Охотники смеялись и шутили так, будто они вовсе не больны!

Ник внимательней присмотрелся к людям и псам. Да, все четверо явно были полны сил, но они не были полностью здоровы. На локтях, запястьях и даже коленях Ник разглядел окровавленные повязки, хотя никто из них почти не кашлял. Глаза у них были ясные, а лица не горели неестественным румянцем. И, очевидно, энергии у них было больше, чем у остальных Псобратьев, вместе взятых.

Взгляд Ника скользнул от людей к их спутникам. Собаки выглядели далеко не так хорошо, как люди. Три терьера и овчарка двигались с трудом. Как только их спутники вышли на поляну, они осторожно улеглись на землю, словно у них болели животы. Потом Голиаф неловко, превозмогая боль, подвинулся, Ник увидел его брюхо – и судорожно втянул воздух через стиснутые зубы. На животе у пса зияли кровавые раны! К горлу Ника подкатила тошнота, когда он понял, что именно видит. Кто-то срезал куски плоти с собачьих животов! Солнечный огонь! Их с Мари подозрения подтвердились: Тадеус снимал с собак кожу и объединял ее с плотью спутников, как делали свежеватели?

Ник отвернулся: он больше не мог смотреть, как рисовались Тадеус и его банда, пока их собаки молча страдали рядом. Он обогнул дерево, воспользовавшись тем, что всеобщее внимание было приковано к Тадеусу, и легко нашел широкие надежные ступени, врезанные в дерево много поколений назад. Он быстро поднялся наверх и, добравшись до главной платформы, снова изменил походку. Здесь, в этом созданном для красоты и медитации месте, располагались тяжелораненые и самые больные Псобратья. Вонь была почти невыносима, и Ник закашлялся куда натуральней, чем собирался.

С умирающими сидела женщина. Она подняла глаза от одного из больных, и Ник с трудом узнал ее потухший взгляд и пылающее лицо. Это была Эмма, юная ученица целительницы.

– Нам некуда тебя поместить, – сказала Эмма так тихо, словно у нее едва хватало сил на слова. – Можешь подождать внизу, скоро место освободится.

Ник вжал голову в плечи и ссутулился. Он снова закашлялся долгим, мокрым кашлем, а потом прошелестел голосом, который постарался изменить до неузнаваемости:

– Я только хочу посидеть у священного папоротника. Он приносит мне утешение.

Эмма тяжело кивнула и махнула рукой на дальнюю часть платформы и еще одну спиральную лесенку, ведущую к малой платформе ярусом выше.

– Тогда иди. Священному папоротнику не помешает компания. С тех пор, как Маэва заболела, за ним почти никто не ухаживает – хотя нам, кажется, везет. Несмотря ни на что, он прекрасно себя чувствует.

– Спасибо, – вымученно поблагодарил ее Ник и захромал к лестнице.

Поднимался он медленно и осторожно на случай, если кто-то наблюдает, но, добравшись до верхней платформы и бросив взгляд вниз, он понял, что никого не интересует. Все были слишком поглощены собственными страданиями.

Платформа была пуста, и Ник, выпрямившись, с любовью оглядел живительный священный папоротник. Эмма была права. Папоротник чувствовал себя замечательно.