Солнечное затмение (СИ)

   Князь тут же понял свою ошибку и вяло разжал пальцы. Альтинор смастерил на лице недовольную ухмылку. Причем, мимику изменила лишь одна половина его лица, вторая же оставалась бесстрастной. Видя, что Эдвур не может найти достойного ответа, он предложил его сам:

   -- Послушайте, князь... Мы делаем за вас вашу работу. И прошу заметить -- по вашей же настоятельной просьбе. Если вам что-то не нравится... Пожалуйста! Забирайте свою царевну! Мы вернем ей первоначальный облик. Вернем даже отрезанную косу. Но тогда уж выкручивайтесь сами, как считаете нужным!

   Король холодно кивнул в знак пассивного согласия. Мельник виновато опустил глаза.

   -- Я погорячился. Простите.

   В сложившейся ситуации хуже всех себя чувствовала сама Ольга. Нет, не внешнее уродство являлось причиной ее беспокойства. И даже не то, что жизнь ее в серьезной опасности. Своим непослушанием отцу она доставила столько хлопот не только ему, но и многим высокопоставленным лицам. А сколько из-за нее натерпелся князь Владимир... Вот что больше всего ее угнетало. Она не смела никому смотреть в глаза. И ее постоянно опущенный взор волей-неволей разглядывал дряхлые старческие руки, смущая при этом душу: "а может, это не просто грим? может, и впрямь -- колдовство?".

   * * *

   Фиоклитиан Первый и Последний взобрался на королевский трон. Из династических регалий при нем имелось все необходимое для властьимущего: и шутовской колпак, успешно заменяющий корону, и сучковатая палка-выручалка, которой он постоянно стучал по полу, отдавая указы. Его кривые ножки никак не доставали до пола и небрежно болтались в воздухе. Вообще, всякий раз, когда на трон, сияющий великолепием, садился этот уродец, окружающие видели в этом некий подтекст действительности, печальную аллегорию на сущее бытие. Они говорили друг другу: "нашим миром и впрямь правит сумасшествие". А Фиоклитиан, чувствуя своей задницей отделанное бархатом сиденье, гордый тем, что подобное чувство кроме него может испытывать только королевская задница, принимался за свое традиционное ремесло -- юродство. Возле него, как правило, ютились ветромыслящие придворные дамы. Они интенсивно обдували свои глупые головки большими веерами и подыгрывали шуту в его ремесле.

   -- О, несравненный Фиоклитиан! О богоподобный! Позвольте нам хоть немного погреться в лучах вашей славы! Хоть краем глаза узреть ваше могущество! Не гоните нас прочь от себя!

   Одна из дам сладострастно вздыхает и говорит:

   -- Ох... Ах... Я бы все отдала лишь за пару эллюсий, проведенных с ним в постели! О, не сомневаюсь -- это будет что- то сверхъестественное!

   Другая:

   -- Да ладно, я на это и не надеюсь... Хотя бы коснуться руками его мужского достоинства, хотя бы зажать его в ладони и помечтать -- уже счастье!

   Когда дамы всем хором начинали благозвучно хохотать или совсем неблагозвучно гоготать, Фиоклит чувствовал себя на эмпирее славы. Он страстно любил доставлять удовольствие окружающим. А если его персона находилась в центре внимания, то на сем же месте, по его глубокому убеждению, находился и центр вселенной. Сейчас он восседал на их общем с Эдвуром троне, растянув рот до самых ушей и, постукивая палкой по полу, весело приговаривал:

   -- Вот возьму да и повешу вас всех! Будете тогда знать какой я грозный и могущественный!

   -- Ой не надо, не надо, ваше дуралейское величество! -- сквозь смех умоляли его дамы. -- Не надо нас вешать! Лучше мы сами на вас повесимся. Ха-ха-ха...

   Фиоклит вдруг стал серьезен: его широко посаженые глаза принялись поочередно перемигиваться, язык на всю длину высунулся изо рта, а кривой нос принялся что-то вынюхивать. Когда Фиоклит был "серьезен" дамы просто падали со смеху, потому как его природное уродство возводилось в степень крайне комичной одиозности. На троне восседало самое настоящее чмо. Выкидыш некого мутанта со стопроцентной ублюдочной физиономией и непредсказуемыми заклинами в голове.

   -- А знаете ли вы, дочери смердов, что у вашего повелителя есть светлая мечта в жизни? -- шут обволок всех присутствующих интригующим взглядом и громко почесал у себя между ног.

   Придворные дамы принялись с удвоенной частотой махать своими опахалами, перешептывались друг с другом, пожимали плечами. Фиоклитиан выдержал паузу и продолжал:

   -- Известно ли вам, что я, Фиоклитиан Первый и Последний, единственное во вселенной существо-вещество, способен не только трезво мыслить, но и мечтать. Это, так сказать... моя маленькая слабость.

   Тут общество дам взорвалось восклицаниями:

   -- О, единственный во вселенной, скажите, что за мечта, не томите нас!

   -- Мы сгораем от нетерпения!

   -- Ох... Ах... Он когда-нибудь сведет меня с ума своими интригами!

   Уродец вдоволь насладился страстными женскими томлениями, пожевал от удовольствия свою вечно оттопыренную нижнюю губу и высокомерно забычил зрачки к самому потолку.

   -- А вот не скажу...

   -- Ну мы очень-очень вас просим! -- одна из дам, пышногрудая брюнетка, даже вытащила платок, готовая разрыдаться. -- А хотите, мы встанем перед вами на колени?