Солнечное затмение (СИ)

   Герцог Оранский первый покинул трапезу. Его уход никто и не заметил. Впрочем, как его появление и само времяпребывание за столом. Он не произнес ни единого слова, удалился в одну из гостиных комнат, зажег двуглавый канделябр и откинулся в кресле.

   Король вдруг громко хлопнул в ладоши и крикнул:

   -- Морис, разве можно слушать такую тягомотину? Сыграйте что-нибудь повеселей! Мы ведь пьем за нашу победу!

   Музыка скинула с себя траур и пустилась в пляс. Звуки валторны неистовствовали, неслись на перегонки друг с другом, заводили всех своей слащавой патетикой. Морис был виртуозом своего дела. Даже Пьер немного успокоился. А король продолжал командовать:

   -- Вина! Требую еще вина! И позвать мне сюда моего шута! Пусть выпьет вместе с нами!

   Герцог Оранский вычеркнул собственное имя из придворной суеты. Впрочем, не только имя, но тело и дух. Он сидел в тесной комнатушке, глядя на два маленьких пламени, словно на пару горящих глаз. Пламя успокаивало нервы, привносило легкое умиротворение в душу. И сама душа начинала трепыхать подобно огонькам свечей.

   Легкая занавеска слегка всколыхнулась, и в комнату кто-то вошел. Герцог не стал оборачиваться, молчаливо намекая, что ему ни до кого нет дела. Потом на его плечо легла маленькая нежная рука. "Это она...". Оранский накрыл ее своей теплой ладонью.

   -- Зачем ты пришла?

   Жоанна села рядом на подлокотник кресла и начала гладить его волосы.

   -- Я не могу быть в стороне, зная, что тебе плохо...

   -- Жонни, ты с ума сошла! Король во дворце! Нас могут увидеть! На мою голову и так неприятностей достаточно!

   Жоанна накрыла пальцами его губы и приблизила к ним свое лицо. Ее темные волосы застили собой весь свет, а острый взгляд вошел герцогу в самое уязвимое место души.

   -- Альвур, успокойся, они все пьяны как черти. Король пригласил уродца Фиоклита, и тот принялся их развлекать песнями собственного сочинения. Скажи, почему последнее время ты меня избегаешь?

   -- Я осторожен, Жонни, просто осторожен!

   -- А... что делала принцесса Фиасса в твоем шатре?

   Герцог осторожно обхватил ее за талию. Вот почему она пришла. Могла бы и не задавать глупых вопросов. Он протяжно вздохнул. Ведь даже на глупые вопросы приходится искать мало-мальски вразумительные ответы.

   -- Она попросила у меня убежища, вот и все! И вообще, Жоанна, если тебе нетерпится поревновать, приревнуй лучше меня к Мари, моей законной спутнице жизни. Здесь поводов больше чем достаточно. Возьмем хотя бы тот факт, что мы живем с ней под одной крышей. И еще, тебе об этом страшно будет слышать, но мы с ней вместе даже...

   Жоанна так и не узнала, чем еще занимается герцог со своей Мари. Речь у обоих оборвалась. И стучащие почти вплотную друг к другу сердца вдруг притихли. Сзади кто-то кашлянул...

   Оба резко повернули головы -- простой рефлекс и грубейшая ошибка в подобных ситуациях. Нужно было экспромтом изобразить деловую беседу на отвлеченные темы, но они оба, как нашкодившие дети с бледными перепуганными лицами, смотрели в глаза невесть откуда взявшемуся коадьютору Ламинье. Тот потоптался на одном месте, потер ладони, глуповато похлопал ресницами, потом вяло произнес:

   -- Ну, извините... -- резко развернулся и вышел.

   Герцог кинулся вдогонку. Он небрежно оттолкнул от себя Жоанну и пулей вылетел в коридор.

   -- Граф, будьте любезны, постойте!

   Кей Ламинье снисходительно остановился, повернувшись лишь вполоборота. Мимика его лица была равна нулю. Абсолютно никаких чувств: ни восторга, ни злорадства, ни страха, ни огорчения. В сторону Оранского смотрели спокойные, чуть скучающие глаза.

   -- В-вы... могли не так понять. Мы просто сидели рядом, вместе печалились о Дианелле. Она ее так любила! -- изворотливые мозги герцога принялись, наконец, работать на самосохранение.

   Коадьютор пожал плечами.

   -- Знаете, что я вам скажу... У меня и так много личных проблем, чтобы еще разбираться в ваших отношениях с королевой. Будьте любезны, разбирайтесь в этом сами!

   -- Вы ведь ничего не скажете моему брату? Невесть какие мысли могут прийти ему в голову!

   На этом вопросе Ламинье поставил тревожное многоточие вместо ответа. Внешне это выглядело так: он молча развернулся, махнул рукой и удалился.

   * * *

   Жерас сидел поджав под себя ноги и слушая траурное побрякивание холодных цепей. Сколько прошло времени с того момента как его сюда кинули? Декад шесть или семь? Его совершенно ничем не кормили и не давали воды. Иногда он подставлял язык под грязные капли, стекающие с кирпичной стены. Поначалу он как-то пробовал освободиться: дергал цепи, надеясь вырвать металлический штырь, пытался разогнуть кольца на запястьях, также совершал совершенно несуразные действия: отчаянно выл, посылал в пустоту проклятия вперемежку с беспомощными молитвами. Но абсолютно ничего не помогало.