Солнечные дни

— Чего-с? — переспросил Жмуркин, поднимаясь со стула и бледнея. — Примите к сведению, что я от вас таких вздоров выслушивать не желаю! — сказал он запальчиво. — Примите-с к сведению.

— А чего у тебя губки-то запрыгали, когда так? — спросил Безутешный сердито. — Смотри, брат, широко шагать хочешь, так как бы надвое не разорваться!

— Чего-с? — вскрикнул Жмуркин.

— Я давно на тебя поглядываю, — между тем говорил Безутешный, тоже как будто начиная сердиться, — давно поглядываю и хорошо вижу, какая из тебя цаца писанная растет!

— Спиридон Павлыч!

— Вижу, братец, — повысил голос и Безутешный, — очень хорошо вижу, что ты на сажень выше Загорелова вымахиваешь! Ты ведь живоглотство за религию стал выдавать!

— Спиридон Павлыч! — снова выкрикнул Жмуркин в бешенстве.

— А ты, брат, в исступление не впадай, — говорил Безутешный сурово, — я ведь вижу, что ты на два вершка от душегубства ходишь. Цыц! — вдруг выкрикнул он запальчиво, точно дунул всей грудью на огонь. — Он схватил Жмуркина за руки. — Ты, братец, в исступление не входи и ручками не брыкай! Драться не лезь! Слышишь? — говорил он Жмуркину, насильно сажая его на стул. — Ну, вот, успокойся, брат! — говорил он ему, еще придерживая его за руки. — Успокоился? Так теперь гляди на меня и отвечай. Что ты задумал? — Он выпустил его руки, прошелся по комнате и затем молча сел на свое место у стола.

Жмуркин сидел на стуле, бледный, точно утомленный припадком внезапного гнева. Безутешный смотрел на него, положив на колени свои громадный руки. Он казался совершенно спокойным.

— Ты чего задумал? Говори! — повторил он свой вопрос.

— Ничего, — отвечал Жмуркин замкнуто.

Безутешный помолчал, покачивая косматой головою, как бы в задумчивости.

— Погляди мне в глаза и отвечай! В последний раз тебя спрашиваю. Ты что задумал? — снова сказал он.

Жмуркин шевельнулся на своем стуле.

— В глаза мне ваши глядеть нечего, — отвечал он, наконец, уже совершенно успокоившись и даже развязно, — я не Дон-Жуан, а вы не испанская красавица! — Он усмехнулся. — Я ничего не задумал, — добавил он.

— Ну, хорошо, — сказал Безутешный, — допустим, что я ошибаюсь. Весьма возможно! Скажи ты мне вот что! Действительно ли ты живоглотство религией провозгласил и поклонился ему, как истине, ее же не прейдеши? Действительно ли? — повторял Безутешный, внимательно поглядывая на Жмуркина.

— Совершенная правда-с, — отвечал тот. Он был бледен, и его губы криво усмехались насмешливо и дерзко-вызывающе. — Совершенная правда, — повторил он: — один он, закон-то, во всей вселенной и для всех. Кланяюсь ему и провозглашаю-с!

— Уходи вон! — кротко буркнул Безутешный, качнув лохматой головой по направлению к двери. Ну, чего ты сидишь-то? — спросил он спокойно. — Разве ты не слышишь, что я тебя выгоняю? У дикого кафра и чуда Африки нет ничего общего с цивилизованной собакой. Уходи же! — добавил он совсем тихо.

Жмуркин развязно пошел из комнаты. Впрочем, на пороге он остановился и с побледневшим лицом оглянулся на Безутешного.

— Вот вы с-сами-то, — зацедил он сквозь зубы с выражением гнева и презрения, — сами-то с-скушали все з-зубки-то, вот вам и досадно!

Он скрылся, шумно хлопнув дверью.

— Мне не верят, — заговорил Безутешный после ухода Жмуркина, задумчиво и как бы рассуждая сам с собой. — Не верят, ибо аз есмь пьяница. Погибший человек. Чиновник особых приключений по министерству утаптыванья дорог. Спиридон Безутешный! — Он снова помолчал, задумчиво покачивая гривой и чмокая губами. — Пришел Иоанн — не поверили, — заговорил он снова с грустью. — Пришел Сын человеческий, — и Ему не поверили. Ур-роды! — добавил он злобно. — Он тихо встал и пошел в кухню. — Флегонт, — сказал он там, — свободного созерцателя жизни тошнить стало от сих прекрасных мест. Так вот не устроить ли нам с тобою сегодня маленький фестиваль? А? Как ты полагаешь? Но только без Жмуркина, — добавил он.

— Это еще что за птица фестиваль? — спросил Флегонт.

— А так фестиваль — водкупопиваль!

— Фестиваль — водкупопиваль? — переспросил Флегонт с восторгом. — Непременно! Умница Спиридон Павлыч! — выкрикивал он. — Фестиваль — водкупопиваль? Непременно! Сегодня же вечером! Гений Спиридон Павлыч! — А у меня сегодня, Спиридон Павлыч, — вдруг заговорил он, меняя свой восторженный тон на дружелюбно-ласковый и вместе с тем деловито-серьезный, — а у меня сегодня — вы слышали? — «Персидский марш» совсем не удавался. И кто его знает, вот этот вот палец мешал! Ведь вы знаете, я к «Утопленнику» «Персидский марш» присоединяю на случай мелкого битва? А то жестковато выходит!

А Жмуркин ровно в девять часов вечера проник в старую теплицу. Когда он зажег на столе свечу, он увидел Лидию Алексеевну быстро поднявшуюся с тахты. Ее лицо было бледно и словно озабочено чем-то.

— Я вот собственно зачем вас сюда вызвала, — заговорила она, не поднимая глаз и беспокойно теребя кружево рукава. — Вот зачем...

— Зачем-с?

— Не знаете ли вы, когда приедет Максим Сергеич?

— Макс? — переспросил Жмуркин насмешливо. — Макс приедет 15-го. Сего месяца, конечно.

— Это уж наверное?