Солнечные пятна

Че в сердцах сплевывает под скамейку, привычным жестом трет виски и замолкает. Смотрю в темноту подвальных окошек соседней пятиэтажки. К Че даже не оборачиваюсь: боюсь, что чувства, до предела обостренные его присутствием, разорвут меня изнутри, и я рухну прямо в выгоревшую траву палисадника.

— Тебя опять попросили из дома…

Че взвивается:

— Когда я не выдерживал и ставил его на место — оказывался виноватым!.. Сегодня же я даже рожу не пытался прикрыть, потому что мать стояла в дверях. Она все видела! Как думаешь, Солнце, что она на это сказала?

Нет, Че, твоя сказка не может быть настолько плохой.

До этого момента, спрятавшись за улыбкой и отстранившись от реальности, я всегда могла игнорировать несправедливость. «Что поделать, — думала я, — жизнь просто такая. Тупая, жестокая, бессмысленная».

Гнев выбивает из легких весь отравленный гарью воздух. Поднимаю голову и смотрю прямо в глаза Че — в них в свете фонаря мерцает холодная злость.

— Тебе сейчас некуда податься, так? — спрашиваю, пытаясь разглядеть за ней темный огонь, что видела на тех злополучных фотографиях.

Он утвердительно кивает, и мой мозг срывается в хаотичные поиски выхода.

— Гостиница? — предлагаю я.

— Какая гостиница, я на мели, даже семестр в универе не могу оплатить, — усмехается Че и расслабленным жестом указывает на свои раны. — Да и если где-нибудь засвечусь с такой мордой — та еще сенсация будет.

— Друзья?

— Нет у меня друзей, Солнце.

На верхних этажах грохнула рама, где-то нестройно поют подвыпившие женщины, комментатор громко ругает футбольного судью в невидимом телевизоре. Я совсем забыла, что со мной сидит местная звезда. Возле него наверняка крутятся лишь завистники и прихлебатели, но и те, и другие ждут, когда же Че оступится и побольнее упадет. В ужасе отвожу взгляд и охаю:

— Че, а как же ты будешь вести эфиры?

— Сейчас гоняют старые выпуски.

Летний вечер плавно превращается в густую, черную, словно сажа, непроглядную ночь. Температура едва опустилась ниже тридцати, по спине под белой майкой Ви струится пот, сердце заходится и пропускает удары. Под фонарем танцуют мелкие серые мотыльки. Че рядом, почти касается татуированным плечом моего, худого и обгоревшего на солнце, и я уже там, на высоте — кружусь среди мотыльков в девяти метрах над горячим асфальтом.

В сонные звуки только что народившегося августа воплем врезается адский тяжеляк входящего вызова. Че смотрит на подсвеченный белым экран — его лицо перекашивает жуткая улыбка — и молча подносит телефон к уху. Скрипучий женский голос отстраненно, как робот, выдает:

— Артем, папа тебя простил и велел сейчас же возвращаться.

И Че дурным голосом орет в трубку:

— Знаешь, что?! Зато я вас ни хрена не простил! Пошли вы!.. — Он прерывает вызов, выключает телефон и бросает его на самое дно рюкзака. Его руки трясутся.

Изо всех сил вцепившись в некрашеные сучковатые доски, я втягиваю голову в плечи, сутулюсь и съеживаюсь, а сердце обливается кровью. Я должна ему помочь. Кто, если не я?

И мой растаявший, словно сливочное масло, мозг наконец выдает блестящее решение.

— Че, у тебя есть хоть немного денег? — начинаю осторожно, и он кивает.

Медленно слезаю со скамейки, обретаю неустойчивую почву под ногами, растерянно озираюсь, прячу руки в карманы шорт.

— Я тебя на пару дней впишу, — решаюсь я. — Но это не здесь, нам придется бежать на ночную электричку.

«Скажи: «Да». Согласись. Пожалуйста…» — кусая губы, про себя молюсь я, и Че вешает рюкзак на плечо:

— Окей.

Глава 18

Я еще ни разу не ездила на ночных электричках — лишь сидя на лавочке у деревенского дома, считала мелькавшие у темного горизонта огни в их длинных хвостах. Мне казалось, что уехавшие в ночь люди — это счастливцы, что сожгли за собой все мосты и решились начать жизнь с чистого листа. И для каждого из них в моей голове был готов новый сценарий — неизменно с хэппи-эндом. А теперь я сама путешествую так, и под монотонный стук колес и холодный неверный свет ламп мечтаю, чтобы путешествие не заканчивалось никогда.

Услышав от Че краткое «Окей», я молнией метнулась домой, побросала в Викин рюкзак с желтым покемоном пару вещей, зубную пасту и фонарик, ворвалась в гостиную, сбивчиво объясняя задремавшей у телевизора матери, что уезжаю на несколько дней с друзьями, тайком вытянула из ее кошелька две бумажки по сто рублей и, в панике перепрыгивая через три ступени, ринулась на улицу.

Че не было на лавочке. Свет в глазах померк.

А потом сердце чуть не взорвалось от радости — он стоял за кругом света, привалившись плечом к покореженной детской горке, и ждал. Ждал меня. Мы шли к круглосуточному магазину, я улыбалась и дрожала от странного азарта, тайком смахивая проступившие слезы.

На деньги Че мы купили консервы, хлеб, баклажку питьевой воды, и Че, матерясь, волок ее к электричке, грозившей закрыть двери и тронуться прямо перед нашими носами. В пустом вагоне мы еще долго хохотали и пытались отдышаться.