Солнечные пятна

— У меня ощущение, что мы выпали в параллельный мир, где нет прошлого и будущего, нет хода времени. А все, что осталось там, в цивилизации, кажется глупым, неважным. — Рука Че находит мою. — Расскажи мне что-нибудь из своего, Солнце?

Сердце пропускает удары. Мы идем вперед, а в спину нам пристально смотрит вечность. Нет ни условностей, ни рамок — есть только двое юных посреди черного космоса и их переплетенные пальцы.

Я глубоко и шумно вдыхаю и декламирую:

Ветер шептал белые стихи,
голос молчал, не нужен и тих,
Возраст кричал: не надо тоски!
Пачкал карандаш мятые листки.
Рядом плеча нет — не горюй,
плачет свеча, больно — задуй.
Пламя костра, вперед на закат.
Юность — сестра, и месяц — брат.
Знают мостки тайну в глуши —
ночью по ним дети ушли.
Вслед покачал больной головой
цвет иван-чай, тень над травой.
Все впереди, Калинов мост^[6]

.Лето бежит, мелькает хвост
Тропкой начал по круговой в свет,
где зачал бог нас с тобой.

Че молча смотрит вперед, где над ветхими крышами меркнут последние закатные сполохи, и крепко сжимает мою ладонь.

— Это пришло ко мне здесь, в прошлый раз. Здесь будто мое место силы. Тут жили мои предки. А там, — я указываю на погост позади, — мои папа и брат. Извини, я не знаю, о чем этот стих, просто мне было очень плохо…

— Солнце, ты запредельный человек. Когда я общаюсь с тобой — выпадаю из мира, — тихо говорит Че, а я чувствую головокружение.

Даже если настоящее Солнце сожжет все дотла и умрет, промелькнув мимолетной звездой во Вселенной, даже если осень не принесет прохлады, потому что никогда не наступит, даже если мы завтра вернемся в реальность — этот миг у меня все же был.

Под ногами пылит дорога, над головой разверзлась темная пропасть ночных небес, а мы все идем и говорим о совпадениях:

— Я люблю стихи, а ты их пишешь!

— Я обожаю фисташки!

— И я!.. Большая высота?

— А вот здесь — мимо. Я очень боюсь высоты!

— Окей. Мимо. Тогда Булгаков или Толстой?

— Спрашиваешь! Конечно Булгаков.

— Кобейн или русская попса?

— Иди ты! Естественно Кобейн! У меня, кстати, днюха пятого апреля. А родилась я в девяносто четвертом! — обижаюсь, и Че застывает, как громом пораженный:

— Пятого апреля, только на два года раньше тебя, родился и я… Кстати, хочешь еще один прикол? Последней любовью команданте Че была Тамара Бунке, она же Таня. Он называл ее «мимолетной звездой».

И душа моя готова взмыть в небо. Хочется кричать — ведь сердце ничтожно мало для того, чтобы вместить в себя счастье полностью.

* * *

Рискуя в темноте сломать ноги, мы поднимаемся по скрипучим доскам крыльца, сражаемся с амбарным замком под огоньком спички и через сени вваливаемся в дом. Шарю ладонью по бревенчатой стене, тусклый свет лампочки рассеивает мрак. Че хватает меня за плечо, прижимает к стене и находит губами мои губы. Мое сердце все же взрывается, на глазах выступают слезы, мир выключается — начинается сон. Че целует меня до боли, долго и мучительно, сквозь шум в ушах пробивается его шепот:

— Слушай, Солнце, а может, мы…

— Окей, — шепчу я в ответ.

Мы оказываемся на тахте и снова целуемся — я едва понимаю, что мы творим, пока резкая боль не заставляет меня вскрикнуть и вернуться в реальность. С губ Че срывается ругательство, прямо напротив своих я вижу его широко распахнутые глаза.

— Прости меня!.. — быстро говорит он, пытаясь отстраниться, а я в ужасе мотаю головой:

— Нет, не уходи! Пожалуйста! Нет… — Обнимаю его худыми руками и прижимаю к себе, изо всех сил пытаясь удержать.

Глава 22

Поутру, задолго до возвращения в сознание, в мозгу загорелась красная лампочка — навязчивая, мешающая спать, настойчиво призывающая к ответу и поискам выхода.

Слышу шум рядом: шорох плотной ткани, визг пластмассовой молнии. Прежде чем выругаться, я открываю глаза — Че, нашарив в рюкзаке телефон, натянул кеды и тихонько вышел из дома.

Я зажмуриваюсь.

Он не ушел ночью — мы спали рядом, до рассвета оставаясь лишь отголосками вечности, звездной пылью, из которой и состоим. Но всевидящее солнце пришло с востока и озарило все темные углы. С наступлением утра обрушилось осознание.

Вот такая я, беспринципная и подлая. Че не лучше, ведь он был со мной только ради мести Ви. Господи, хорошо бы исчезнуть отсюда, как это делают роковые красотки в любимых сериалах матери! Но провернуть подобное здесь не выйдет, так что остается лишь глубоко вздохнуть и попытаться забыть обо всем.

Встаю с дивана и снова зажмуриваюсь: от дискомфорта и до костей пробирающего стыда.

— Ну какого же… Господи!