Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

Правда, вот мама купила гигантский зонтик на дачу: очень, говорит, не люблю солнце в глаза. Ну, что делать, — пусть будет зонтик. Наш дачный элизиум, я думаю, от этого не пострадает.

Ностальгия vs. Nostalgia. Когда небо становится слишком синим

Я часто думаю о ностальгии — той, о которой писали эмигранты первой волны, о которой снимал кино Тарковский.

В итальянском, кстати, есть слово «nostalgia», что значит «тоска по дому или по человеку», — но в очень общем и гораздо менее трагичном смысле. Когда мы отправляем ночевать нашу малышку к ее подружке, чья мама героически устроила pigiama-party для трех-четырех маленьких гномиков, на следующий день мы вполне можем услышать: «на нее нашла немножко nostalgia, но всё быстро прошло, она легко заснула и утром была весела как птичка». Поэтому я теперь точно знаю, что, когда наша нонна спрашивает меня с сочувствием: «nostalgia di casa?» — это всего лишь значит: «ты немного заскучала по дому?».

Мы, конечно, сильно испорчены нашим литературно-историческим бэкграундом. «Россия — счастие. Россия — свет. А, может быть, России вовсе нет», — не могу даже объяснить, как меня поражает то, что Георгий Иванов писал это на том же Лазурном Берегу, где живу сейчас я. И я думаю, думаю об этом — гораздо чаще, чем нужно, быть может. Рай Лазурного Берега и синего моря Италии обернулся для них адом, — но только ли о невозможности вернуться шла речь?

У меня есть возможность вернуться, но локация моего личного рая кардинально изменилась.

— Что ты будешь делать всё лето на даче? Там же нет моря? — поднимая брови, спрашивают меня итальянские друзья.

— Зато есть липа. Она огромная, а под ней — диван-качели. Я приеду, лягу туда, оттолкнусь ногой — вот так — и буду медленно качаться. Все три месяца.

Конечно, это вранье: я буду ходить по московским бульварам, работать на фестивалях, ездить по дачам своих друзей, повезу детей на Волгу и в Дивногорье, и буду собирать дивногорский чабрец, и снова повезу его в обувных коробках в Италию, потому что единственное утешение моей серой, бесснежной и бесконечной средиземноморской зимы — это чай с чабрецом.

Моя ностальгия — это, конечно, nostalgia. Та же по сути, но совсем другая по тональности. Сентиментальный вальс Чайковского вместо Патетической сонаты Бетховена. Но это не значит, увы, что ее нет.

Я начинаю понимать, что тем, кого приложило тяжелой волной истории об самый красивый берег в мире, было сложно оценить его красоту. Разве важно, какой была скала, переломившая тебе хребет?..

Я сошла на этот берег в штиль, я полюбила эти скалы, но, глядя на эту режущую глаза лазурь, я тоскую по своему нежно-голубому, как васильки во ржи, небу.

Недавно я гостила у приятельницы, переехавшей жить из Лигурии в Венецию. Мы сидели в ее чудесном садике на острове Бурано, ели привезенное мной из Генуи песто и ругательски ругали всё местное, венецианское: и плоскую лагуну, и зеленую воду, и муть, и затхлость, и главное — блеклое, плоское небо. Точнее, это они ругали, а я им сочувствовала.

— Вот теперь-то вы понимаете, как я тоскую по своей милой Родине? — наивно спросила я.

— Ты это серьезно сейчас? Ты живешь в самом лучшем месте на Земле — и еще чем-то недовольна?

Моя приятельница и ее не совсем местные друзья всерьез обиделись. И поправить это было уже никак нельзя.

Жизнь эмигранта — сладкий абрикос: сначала сочная мякоть, потом твердая косточка, а потом ее сердцевинка. Она может оказаться терпкой, как миндаль, — а может отдавать горечью.

Мысль о том, что это не совсем честно по отношению к чудесной стране, которая тебя с такой любовью привечает, отравляет сознание еще больше.

Русская рулетка и американские горки. О пересечении культур, гастрономической ностальгии и comfort food

У большинства эмигрантов, с которыми я знакома, ностальгия выражается прежде всего в еде. Одна французская актриса, чья семья попала в Париж сразу после революции, не знает ни слова по-русски, но зато готовит на каждое Рождество традиционный русский ужин по рецептам прабабушки. Попасть на это «русское Рождество» почитают за честь самые известные персонажи французского театра — и при случае с удовольствием рассказывают, как они ели у Фредерик пиро́шки.

Я ничем не отличаюсь от всех. Для своих русских друзей я готовлю пасту — а себе отрезаю черного хлеба.

Гастрономическая ностальгия пришла ко мне тогда, когда я научилась готовить итальянские блюда. Впрочем, и русскую еду я научилась готовить только сейчас, — потому что отчаянно по ней скучала. Бабушка рассказывала мне по телефону, как месить тесто для пирогов, у своих подружек я подглядела секреты их изумительных борщей, а Сандро приучил меня к селедке, которую раньше я даже в рот не брала.