— Значит, язычники убили епископа? Досадно. Придётся писать письмо в Рим. Но что поделать? Все мы в руке Божьей. Хорошо, что ты вернулся. Мысль о награде помогла? Молодец, молодец.
Князь весело рассмеялся. Потом прикрыл рот ладонью и набожно поднял глаза к высокому сводчатому потолку замка. Бенедикт из приличия сделал то же самое. А когда вновь опустил взгляд к тарелке — на столе перед ним лежали два больших слитка янтаря. Те самые, которые он вчера вечером оставил скупщику.
Ноги монаха мгновенно ослабели в коленях. А Болеслав громко хлопнул в ладоши, и в комнату тут же вошла стража.
— В пыточную его, — сказал Болеслав, кивком указывая на Бенедикта. — И передайте палачу, что он должен рассказать всё, что знает. Особенно — где спрятал драгоценности. Хоть кожу с него живьём сдерите — мне всё равно. Но не убивать, пока не проверите.
Бенедикт не сопротивлялся, когда его тащили в подвал по сырым кирпичным ступенькам. Перед остекленевшими глазами монаха медленно проплывало тело убитого им Радима, а в ушах шумело холодное море.
Глава 18
Сладкая пшённая каша с маслом таяла на языке. Её вкус не портили даже отдельные горьковатые крупинки. Умм, объедение!
Я с удовольствием облизал ложку, сделал глоток яблочного компота и покосился в сторону стола, за которым сидели Валентин Иванович и Валерий Михайлович. Они о чём-то беседовали, неторопливо работая ложками.
План был готов. Но на всякий случай, я ещё раз перебрал в памяти все источники, которыми пользовался в прошлой жизни, чтобы отыскать медальон прусских вождей. Вроде, ничего не забыл.
Теперь нужно было дождаться подходящего момента.
Я поставил на поднос пустые миски и отнёс их на кухню. Выходя обратно в столовую, я столкнулся с Олей. В её руках тоже был поднос.
Оля с Севкой по-прежнему ели за другим столом, объясняя это тем, что впятером за стол не поместиться. Севка при этом смотрел на меня таким взглядом, что даже толстокожий бегемот почувствовал бы себя неуютно.
Но что я мог поделать? Сердцу не прикажешь. Особенно, чужому.
Я приветливо улыбнулся.
— Доброе утро, Оля!
— Доброе утро, Саша.
Оля смотрела вниз и в сторону. Я отодвинулся, чтобы пропустить её в кухню.
Не станет она со мной разговаривать. И это хорошо. Я не знаю, что ей сказать. А изображать из себя доморощенного психотерапевта не хочу. Все эти заклинания: «Всё будет хорошо», «поболит и пройдёт», «время лечит»…
Нет, всё это верно. Но когда болит по-живому — слышать такие утешения неприятно, и хочется послать утешающего куда подальше. По себе знаю.
Поэтому я просто сделал шаг в сторону и вернулся к нашему столику.
Мишаня уже убежал — в последнее время он стал несколько суетлив и растерян. Сказывался объём работы, который взвалил на него Валерий Михайлович. Ну, ничего! Мишане предстоит научная карьера, а на её старте надо много работать. Потом будет легче.
Света посмотрела на меня.
— Готова? — улыбнувшись, спросил я.
Вот с кем мне позарез надо было поговорить — так это со Светой. Странно, да?
Ночь, когда мы нашли труп, словно провела между нами какую-то черту. Мы по-прежнему много времени проводили вместе. Разговаривали. Я даже пытался шутить, и Света улыбалась моим шуткам. Вот только глаза её оставались тревожными. Словно она хотела о чём-то спросить, но не решалась.
Значит, спрошу её сам, напрямик. Не люблю неопределённости и всегда стараюсь всё прояснить. Особенно, в отношениях.
Я протянул Свете руку, помогая подняться со стула.
— Идём!
На улице ослепительно сияло солнце. Бывают такие дни, словно природа сама радуется лету и теплу. Лёгкий ветерок шевелил залежи тополиного пуха по обочинам дороги. Пахло морем и нагревшимся на солнце асфальтом.
Я нёс две лопаты — свою и Светы. Мишаня, пыхтя, тащил носилки.
Раскопы были закончены. Везде мы добрались до «материка» — того слоя земли, где находок быть уже не может.
Все артефакты учтены и задокументированы. Сейчас Валентин Иванович осмотрит нашу работу, и можно будет с чистой совестью закапывать ямы, восстанавливая газон вокруг кирхи. Простая и тяжёлая работа, но такая приятная! Послезавтра мы сядем на поезд и через сутки будем в Ленинграде. А там — новая экспедиция, куда-нибудь на край света. Ведь до осени и начала учёбы ещё уйма времени. Не в общежитии же бока пролёживать!
Валентин Иванович неторопливо ходил вдоль бровки раскопа, изредка спрашивая о чём-то Валерия Михайловича. На голове декана была широкополая панама защитного цвета. На плечах — выгоревшая на солнце полевая куртка с множеством карманов. В СССР такие куртки не продавались. Наверное, декану привезли её откуда-то из-за границы. А может, сам купил во время зарубежной поездки. Наверняка он часто ездит на разные научные конференции!
— Гореликов! — окликнул меня Валерий Михайлович. — Саша! Подойди!
Я отложил в сторону лопату, на которую опирался. Работы пока не было, и ребята сгрудились кучками, весело переговариваясь. Даже девчонки из камералки были сегодня на раскопе.