Солнечный огонь

- Вот так, брат... Съел меня лагерь. Чахотка... Уже четыре года, как я - зек. Здесь и умру. Я был учителем... Сам не верю - неужели был? Теперь меня вообще нет....

Он неожиданно приближает свое сморщенное от муки лицо к лицу Абдуррахмана:

- Ты понимаешь, брат, что с нами сделали?.. Ты слышал про Зангезур? Там лились реки крови... Армяне резали нас и жгли... Кто сопротивлялся - тот здесь... Они ничего не забыли... Ты понимаешь? Они меня через восемь лет достали... Если выживешь - помни Зангезур...

Абдуррахман ничего не успевает ответить, потому что к ним уже со всех ног бежит бригадир, матерясь и грозя дрыном*. Мужичок, чье имя даже не узнал Абдуррахман, суетливо ковыляет в сторону, подхватывает вожжи, начинает истошно понукать лошадь. Тяжело ползет по снегу валун. А они с Матвеем вовсю колотят землю около следующего камня.

______________ * Дрын - дубинка, палка (просторечие)

- Пайки лишу... В штрафном давно не загорали, вашу мать... - ветер доносит бригадирскую ругань и надсадный туберкулезный кашель земляка-азербайджанца.

Все плывет в сознании Абдуррахмана. Не замечает он ни бьющего в лицо колючего снега, ни того, что окончательно расползлись ботинки на ногах, и черные от мороза пальцы совсем онемели. Белый тонкий листок бумаги колышется, подрагивает у него перед глазами, тот листок, что показали ему в ОГПУ, написанный 12 октября 1930 года: "Дело № 0337. Выписка из протокола... По обвинению гражданина Абдуррахмана Гасан оглу Гусейнова, 32 лет, уроженца села Арафса Абракунисского района, беспартийного, неграмотного, лишенца... Приговорен в концлагерь сроком на..." И подпись: Орбелян, оперработник Нахчиванского отделения ГПУ.

Да разве с ним не так же получилось, как с этим его земляком, имени которого он не успел спросить? Не дал он вместе с односельчанами разорить армянским бандитам в 1918 году Арафсу. Затаились шайтаны! Ждали своего часа. И дождались. И от старой-то власти защиты не было, а уж новая и вовсе не жалела, ломала хребет народу почем зря. Для армян же главное - чужими руками жар загребать. То с царем, то с Советами. Как говорится, и с яиц шерсть состригут...

Мысли Абдуррахмана сами собой устремились в родное село. Как там теперь братья Аббас и Шакар? Как жена с маленькой дочкой? А руки механически работали ломом. И не чуял он, что почти босиком топчется на снегу.

Вечером в бараке кое-как растер и перевязал обмороженные ступни. Соседи по нарам где-то достали короткие войлочные чоботы, приспособил их поверх рваных ботинок. Повалился на шершавые доски. А не идет сон. В памяти - лицо земляка, уже тронутое смертным тленом, и сквозь храпы, вскрики, стоны во сне товарищей по несчастью как будто слышал он хриплый шепот: - "Зангезур... Брат... Реки крови лились... Помни Зангезур..."

Так и не понял Абдуррахман: то ли все-таки заснул, то ли какая-то таинственная сила наяву подняла его и перенесла домой в ту весну 1918 года. Ночь и чаша неба над головой, полная звезд. Со стороны Аракса тянет свежестью. Он и несколько десятков мужчин из окрестных деревень, вооруженные охотничьими ружьями, залегли среди деревьев на подступах к селу Салтах. Пастухи принесли весть, что дашнакские банды прорываются через горы в этот район. Старший, кербелаи Теймур, чутко прислушивается к тишине.

- Долго ли будет это длиться, дядя Теймур? - шепчет Абдуррахман. Жизнь наша темна, как эта ночь. Просвета не видно. Старики рассказывали про девятьсот пятый год. Сколько азербайджанских деревень тогда сожгли в Сисиане дашнакские бандиты! Убивали даже младенцев и старух. И вот опять они нам житья не дают.

- Они рвутся в Карабах. И Нахчиван хотят захватить, - отвечает кербелаи Теймур. - Спать им не дает наша земля. Но, знаешь, Абдуррахман, ночь темна до утра...

Они замолчали. Лишь ветер шумел в вершинах дере вьев, но и он скоро утих. Время как будто остановилось.

Абдуррахман даже вздрогнул, настолько внезапно обозначилось впереди какое-то зловещее движение; сучок ли хрустнул, вспорхнула ли поднятая незваными гостями спавшая птица. Наконец чуткое ухо уловило цоканье копыт лошадей по камням. Кавалькада разбойников приближалась. Кербелаи Теймур приподнялся, одними губами скомандовал: "Готовсь"... Щелкнули оружейные затворы. И почти одновременно команда кербелаи: "Огонь!". Грянули выстрелы по передним всадникам, возникшим из предутреннего тумана, будто призраки. Абдуррахман взял на мушку долговязого бандита, ехавшего с краю. Одним этим залпом оборонявшиеся уложили сразу нескольких дашнаков. Упал под ноги коня и тот, в кого целился Абдуррахман. Тревожно заржали лошади, послышались крики нападавших, которые явно не ожидали, что здесь их встретит засада. Они быстро спешились и залегли по обочинам дороги.