Солнечный щит (ЛП)

Я стояла под окном, ветер бросал капли мне на щеки. А еще дождь заглушал ворчание Бескин. Роза ушла вчера утром за припасами, и Бескин была докучающей, когда оставалась одна. Она любила переделывать кухню, и грохот горшков и утвари заставлял меня скрипеть зубами.

Теперь я меньше спала, последние несколько дней пыталась понять, на кого работали Бескин и Пойя. Я не верила, что они стояли за моим похищением. Несмотря на их стратегию, они не могли просто отправлять письма с шантажом в Толукум отсюда — придворные смогли бы выследить их. У них явно был посредник, и нападение на мою карету требовало нескольких помощников. Кто-то в Толукуме, может, при дворе, тихо тянул за нити. Я часами перебирала всех, кого знала и не очень знала, кто захотел бы, чтобы я была заперта в кладовой в глуши.

И растущий список… не радовал.

Голова все еще болела от атаки, и куча вопросов без ответа тревожила меня. Шум Бескин не помогал. Я понимала, почему Пойя старалась быть подальше каждый день. Я не знала, станет ли она медлить с возвращением из города, или ее желание проверить, что я еще взаперти, пересилит ее ненависть к сообщнице.

Я не знала, были ли шансы, что они дадут мне письменные принадлежности, когда пополнят запасы пергамента. Я не могла послать никому письма, так что не понимала, какое им было дело, если только они не мучили меня, оставив без дел. Глупая пытка — я уже не была угрозой. Но я не ценила раньше, как могла обдумывать мир, все записывая. Я знала, почему была такой. Мои родители были писарями.

Это было немного вне норм ашоки. Многие из нас родились в политической среде, окруженные дипломатами, советниками и придворными, так строилось понимание двора, и как его встряхнуть, не разбив. Некоторые ашоки были из сферы развлечений, родились с лирой или барабаном. Они быстро придумывали слова, умели понять культуру двора наблюдениями.

Я была не такой. Мои родители делили просторный кабинет с другими писарями в главной библиотеке Толукума, копировали страницы текстов и отправляли их дальше, чтобы их переплели. Я стала бывать там с ними, пока все еще питалась грудью матери. Они быстро писали — папа мог сделать сто страниц в день. Мне больше нравился почерк мамы — широкий и ровный, с идеальными изгибами. Как по мне, богатые ученые, которые получали книги, написанные ее рукой, были самыми удачливыми.

Никого не удивило, что я рано узнала буквы и стала листать книги, пока родители работали. Порой я помогала мелочами другим писарям — носила пергамент, чернила или перья, включая лампы, когда рано темнело, относила законченные страницы вниз, где книгам делали переплеты.

Но жизнь писаря, хоть и хорошо оплачивалась, сказывалась на теле. Треть работников в кабинете ходила с тростью, даже юные — результат дней над столом. Многие уходили, когда их зрение ослабевало, или когда было больно держать перо измученными пальцами.

Папа начал первым проявлять признаки, у него ухудшилось зрение. Я помнила, как он щурился, глядя на страницы, нос был в дюйме от них, чтобы он правильно понимал перевод. Я добавила на его стол ламп, чтобы было яркое освещение, и я следила, чтобы его чернила были темными, хорошими. Но мои старания не помогали. До одного дня.

— Тамзин, иди сюда.

Я опустила перья, которые точила, и подошла.

— Это предложение… не могу понять.

Почерк прошлого писаря был неровным.

— Тут говорится: «Позвольте гостю или гостье попробовать сперва, если не захотят другого».

Папа хмыкнул и стал записывать это, потирая глаза.

— Спасибо. Этот текст невозможный.

Я заметила, что он за утро продвинулся мало — даже не закончил первую главу. Я придвинула стул к его столу.

— Хочешь, прочту следующую строку?

— Тебе не нужно заниматься чем-то другим?

— Нет.

Он вздохнул и потер глаза.

— Хорошо. Прочитай мне пару абзацев. Пусть мои глаза отдохнут.

Я прочла пару абзацев. Потом еще. Я дочитала до конца главы. Это был этикет приема гостей на официальном ужине, и я вскоре узнала два новых слова — идеологический и несистематичный. Папа ускорил темп, перо увереннее двигалось, ведь ему не нужно было отвлекаться взглядом. Когда я закончила главу, он спросил, не хотела ли я остановиться.

Я не хотела. Я только что узнала, как стоит вежливо справляться, если политические взгляды не совпали. Это было интересно.

Мы продолжили. Остаток дня я читала ему текст, остановилась только ради большой кружки холодного чая. Я потягивала чай между предложениями, чтобы он успевал пером.

Так началась моя роль оратора, пока я начитывала тексты папе. Когда мы закончили учебник по этикету, мы перешли к книге об управлении дождевой водой, а потом к истории стеклодувов, а потом к справочнику по соколиной охоте.

Я узнала о театре из справочника для работников театра. Я узнала, как играть на дульцимере, продиктовав пособие по их созданию и технике. Я узнала основы восточного языка после справочника переводчика, произносила иностранные слова, они звучали нетерпеливо, почти срывались с языка. Я изучила ритм песен и читала поэзию из шести томов классический баллад и поэм.