Евгений Викторович выбрал пластинку, хлынула истомная, заводяще страстная мелодия танго, лирический тенор Вадима Козина раскрыл компании объятия далёкой, солнечной и знойной Аргентины, где солнце южное сверкает, как опал. Полковники под музыку задвигали плечами и головами, пробираемые до копчиков жестокой жгучестью куплетов до завершающего:
И вот Марго со мной, как прежде, танцевала.
И муки ада я в тот вечер испытал!
Сверкнул кинжал - Марго к ногам моим упала...
Вот чем закончился большой шикарный бал.
82
Назавтра устроили себе выходной, отправились в Бузулукский бор по проложенной через будущий эпицентр дороге, сначала обогнув военный аэродром, где, помимо других самолётов, были видны тяжёлые четырёхмоторные бомбардировщики Ту-4, в своё время скопированные с американских B-29.
- Вон с такого сбросят, - сказал Игумнов, вынув изо рта мундштучок с папиросой.
Пока доехали до взгорья, откуда открывалась лощина, над которой взорвётся бомба, трижды предъявляли документы на КПП. Дорога стлалась лентой свежего асфальта, она убегала через луг, охватывая справа бетонированный квадрат. Тот, было видно с холма, не оказался целиком белым - ярко белели на сером фоне лишь нанесённый известью крест и полосы по краям, образующие рамку.
Людей на лугу сейчас не было, вороны, галки взлетали над ним. По знаку Тютерева, Егорыч остановил виллис, когда тот поравнялся с площадкой, шум мотора сменился хлопотливым разливом птичьих голосов. Трясогузка с жёлтым брюшком, с длинным тёмно-бурым хвостиком села на капот машины, но тут же улетела, когда пассажиры стали вылезать.
Все четверо направились к площадке, по ней скакали воробьи, синицы, она выступала над землёй на высоту поставленного на торец кирпича. Мужчины взошли на неё и по какому-то одинаковому позыву задрали головы, оглядывая тёплое беззаботно открытое, лишь в лёгких перистых облачках, небо. Никто ничего не сказал. С какой-то щепетильной сосредоточенностью осматривали гладкую площадку, будто силясь понять её назначение. Теперь, когда они стояли на ней, нельзя было увидеть, что широкие полосы извёстки образуют крест.
Неделяев, пройдя по бетону, ступил наземь, стал медленно приближаться к дубовой роще, к самому могучему кряжистому дубу, всё время поглядывая вокруг. Взял немного в сторону - вот, кажется, то место шагах в ста от дуба, где он соскользнул с коня и спрятался за ним, на случай выстрела со стороны деревьев. Сейчас ноги так и понесли к дубу, заколотилось сердце, по всему телу выгнало пот чувство, что вот-вот из-за дуба выползет, упираясь руками в землю, Кережков, чьи отросшие тёмные волосы свесились на глаза.
Маркел Николаевич застыл, мысленно говоря Кережкову, словно тот был перед ним: "Если бы не я и ты бы спасся, то так и сеял бы идеи, которые в твоих бумажках". Явственно вспомнилось, как тот извлёк из-за отворота кителя пачку листков, протянул, и он, Неделяев, схватил их левой рукой, скомкал, сунул в карман, правой рукой сжимая рукоять шашки.
Кережков, застрелившись, ускользнул от казни, но Маркел всё равно отрубил вражью голову. Довела до этого боль за идею всемирного могущества, на которую убеждённо посягал враг. И разве же ошибся Маркел Неделяев, веря в страшное средство мировой победы, в то, что оказалось атомной бомбой? Обидно лишь нестерпимо, что его подвели советские учёные - американцы обошли их. Но зато великая сила покажет себя здесь, где живёт он, ему дано своими глазами увидеть её.
От этой мысли Неделяев загордился и исполнился презрения ко всем суетящимся в районе испытаний, вплоть до генералов и маршалов - в их головах не ночевала догадка о невероятном оружии в то время, когда он уже представлял, а потом и описывал чудовищные смерчи и пожары, вызываемые в стане противника. Презрение пошло выше, его удостоилось само правительство.
Маркел Николаевич, полный заносчивости, повернулся к своим начальникам - Тютерев и Игумнов стояли на бетоне площадки, глядели на него.
- Грибы под дубами? - спросил Леонид Иванович.
- Грибов много, - ответил Неделяев сквозь зубы.
Полковники, удивлённые его тоном, видом, переглянулись, и не избежать бы ему выяснения причины, не раздайся нарастающий шум: по дороге со взгорья мчались виллис с поднятым брезентовым верхом и студебекер. О Неделяеве было забыто. Внимание без остатка поглотил проносящийся мимо джип с полускрытыми фигурами, в кузове студебекера сидели четыре солдата.
- Интересно, кого убьют - лося или кабана? - проговорил Тютерев со вкусом представления об удаче властьимущих охотников, губы в улыбке повлажнели.
- По чину и дичь, - с завистью сказал Игумнов.
Стоявший у своего виллиса Егорыч сообщил - знакомые шофера говорили, что здесь есть родник. Пошёл по лугу, посматривая перед собой:
- Вон он!
Все четверо остановились у бившего из земли ключа. Водитель лёг грудью на траву, напился, вытер усы ладонью и расправил пальцами обеих рук. Полковники и Неделяев протянули ему фляжки, предварительно вылив взятую в дорогу воду, Егорыч наполнил их. Леонид Иванович сделал глоток, причмокнул: