Солнце больше солнца

– Были! – сказал человек во френче. – И батраки пили его?

– Работники, – поправил Данилов. – Да, и они его самый пили.

– Спитой, конечно.

– Нет, та же самая заварка на всех, – сказал Илья Обреев с виноватой улыбкой из-за того, что говорит неугодное.

Фёдор Севастьянович на случай распоряжений стоял с согнутой у живота рукой, через которую было перекинуто белое полотенце. В глазах сквозила такая тоска, что его, обычно молодцеватого, было не узнать. Сейчас у него было страдальческое лицо больного старика, подглазья набрякли и потемнели, морщины глубоко врезались в лоб, в щёки. Илья шепнул Маркелу, о чём тот и сам думал: у хозяина сердце разрывается из-за старшей и средней дочерей в Бузулуке. Они вышли замуж за купеческих сыновей. Отец одного много лет покупал у Данилова муку, отец второго – овечьи, козьи, свиные, коровьи шкуры. Вряд ли новая власть обошла стороной хорошие дома.

Москанин, попивая горячий чай, рассказывал:

– Наука в наших руках создаст плот-исполин из металлических частей. Он будет взлетать к небу. Подумайте, какая сила будет его поднимать.

– Пар! – решительно сказал один из красногвардейцев.

– Нет, не пар и даже не электричество, – мягко возразил Лев Павлович. – Сброшенная с вершины глыба летит вниз – из-за силы притяжения земли. Но у всего есть своя противоположность. И если есть сила, которая тянет глыбу вниз, то, значит, есть и другая сила, которая может потянуть глыбу к небу. Наука откроет эту силу.

Он говорил таким незыблемо спокойным голосом, будто походя отмечал несомненное.

– На плоту-исполине будут находиться сооружения для учёных, для политических, военных руководителей и их помощников. С него на города противника будут сбрасываться бомбы и баллоны со смертоносным газом. А если понадобится, плот-исполин опустится на город, сокрушит здания, а затем опять взлетит. Внизу останутся мелкие обломки, пыль, сплющенные трупы.

Красногвардейцы, видимо, привыкли слышать от своего командира о невероятном и вопросов не задавали. Маркел же с радостным ожесточением представлял себя на плоту-исполине, под которым виден город, чьи улицы полны богато одетых господ. Плот опускается на них…

Нарисованное Москаниным вызвало у парня подобие сладостного опьянения. Хмельного он ещё не пробовал, и, главное, откуда ему было знать о «Путешествиях Гулливера» великого Джонатана Свифта, о летающем острове Лапуту.

Старательно прятал глаза от рассказчика Илья Обреев. Москанин с выражением безразличия проговорил:

– От неверия только самому хуже. Плутаешь без дороги, когда можешь по ней ехать на коне. Верить в овладение великими силами, мысленно видеть их действие – значит видеть маяк. Тогда живёшь уверенно и умрёшь в гордости.

11

Рассвело в мартовской с мокрыми хлопьями сильной метели. Но Москанин сел в седло, уехал со своими людьми. Перед вечером группа вернулась, один из красных, подмываемый страстишкой тщеславного вестника, сказал во дворе Обрееву, что ездили в село Боровое и там Лев Павлович застрелил двоих: хозяина постоялого двора и отставного унтер-офицера. Про того и другого донесли, что они поругивали советскую власть.

Москанин сел в горнице за стол, велел Данилову расстелить чистое полотенце и, положив на него револьвер, инструменты, поставив маслёнку, позвал Маркела.

– Офицерский наган с самовзводным курком, – стал объяснять человек во френче. – На тебя, к примеру, летит всадник с пикой или с шашкой, ты выстрелишь из нагана с пятидесяти пяти шагов, пуля попадёт в лошадь – та упадёт.

Парень тут же увидел себя стреляющим во всадника. Москанин меж тем разбирал револьвер.

– Его надо своевременно чистить. Если при выстреле из дула выскакивает пламя, наган не чищен. – Он аккуратно действовал отвёрткой: – Мне его осенью дали новеньким, ещё в смазке, – надо было отбить у юнкеров здание банка.

Маркел жадно слушал, следил за движениями Москанина, как за чем-то небывалым. Тот, намотав паклю на стержень, называемый потиркой, бережно всовывал его в ствол.

– Кроме моей руки, другой он не знал.

Парень приглушённым от почтения голосом спросил:

– Вы воевали?

Человек во френче ответил не сразу, напитывал тряпочку оружейным маслом.

– Я учился в университете, был на каторге, побывал в эмиграции, – проговорил, протирая резьбу винтов, шарнир бойка. – Я поездил по Европе, по Америке. Я жил в Нью-Йорке, в других городах жесточайшего капитализма, познал их дебри, залитые электрическим светом. Я видел чикагскую бойню: как непрерывным потоком движутся тысячи коров, на них льётся вода, и их убивают электрическим током.

Маркел сидел за столом в неуёмном волнении от того, что ему по-товарищески рассказывал неслыханное поразительный человек.