Солнце больше солнца

– Куда Саламатин глядел? – был задан вопрос председателю уездной ЧК.

Саламатин возглавлял в 9-й кавдивизии Особый отдел, чьё прямое назначение: слежкой, вынюхиванием обнаруживать гнильцо и плесень, не говоря уже о червоточине измены.

– От него ничего не поступало. Наверно, он устранён, – ответил руководитель людей с чистыми руками и горячим сердцем.

– Если бы так… Его подпись вот! Вторым поставил, – проговорил, с тяжкой мрачной задумчивостью уставясь в бумагу, секретарь уездного комитета партии.

Его спросили, кто ещё подписался, и он стал зачитывать:

– Военком дивизии Трифонов, военком штаба дивизии Зайцев…

Подписались начальник штаба, комбриги, командиры полков, комиссары бригад и полков.

Острая озабоченность так уплотнилась в комнате с закрытыми из предосторожности окнами, что резко запахло потом, обильно выделяемым заседающими. На каждого давило: а не узнано ли коммунистами кавдивизии что-то, пока неизвестное в бузулукском ревкоме? Тут в аккурат прибежал посыльный из гарнизона, доложил: среди солдат ходят слухи, что в Самаре восстали стоящие там части и что в самой Москве «власть разделилась».

– Подкинули агитаторы от Кережкова, – сказал странно мирно партийный секретарь.

Председатель ревкома предложил отобрать у солдат винтовки и раздать тем коммунистам, на кого можно надеяться. С ним согласились, стали вставать со стульев, и секретарь громко произнёс:

– Надо записать, чтобы осталось на случай отчёта, что мы создали военно-революционный комитет для борьбы с мятежом!

Запись заняла несколько минут, все повалили из комнаты. Уездный военком Сучков сел в большой открытый автомобиль, куда поместилось ещё пятеро из тех, чьей выдачи требовали восставшие, взревел мотор – машина, поднимая по улице пыль, унеслась в сторону, противоположную селу Ново-Александровка, где стоял штаб 9-й кавдивизии.

По полевым дорогам на Бузулук в обдающий зноем день надвигалась конница, катили на высоких колёсах двуколки с пулемётами, шестёрки рослых лошадей тянули трёхдюймовые пушки. По сторонам вызревшие хлеба поднимались лишь отдельными участками, остальная земля заросла сорняками, оставшись незасеянной, – мало кто сумел уберечь семенное зерно от продотрядников, да и не тянуло сеять ради того, чтобы людям с винтовками и маузерами было что выгребать.

3

К ревкому подскакали конники, из-за двери выглядывал служащий. Один из верховых подозвал его взмахом руки и, наклонившись с седла, передал ему пакет. Служащий побежал к секретарю уездного комитета, который прочитал: «Сложить оружие в течение двадцати минут. Иначе город будет взят с боем и виновные в сопротивлении предстанут перед судом. Кережков».

Секретарь обмакнул перо в чернильницу и на чистом листе торопливо написал: «Начдиву за 20 минут вернуть воинские части на место стоянки. Выслать представителя для переговоров. За кровопролитие ответственность ляжет на Вас». Показал лист председателю ревкома:

– Будем подписываться?

– Напиши просто: ревком.

Секретарь написал, протянул бумагу служащему:

– Они придут, и им передашь. Тебя не должны тронуть.

Второй автомобиль унёс из города партийного секретаря, председателя ревкома, председателя уездной ЧК и несколько персон помельче.

Через полчаса по Бузулуку промчалась к вокзалу конная разведка восставших. Затем в улицу, на которой забрал себе здание ревком, стала втягиваться колонна всадников. Передний – сухопарый, мужественно красивый – был в гимнастёрке, перехваченной крест-накрест кожаными ремнями, при шашке и кобуре с пистолетом «штейр»; из-под мягкой фуражки с алой звёздочкой выбивались чёрные густые волосы. Это тридцатилетний начальник 9-й кавалерийской дивизии Андрей Кережков. Конник справа от него держал знамя, упирая его древко в стремя, по красному полотнищу было выведено густо зелёным: «Соц. Южноуральская Респ.»

Кережков, натянув поводья, развернул коня хвостом к ревкому и, оглядывая собиравшихся на улице солдат бузулукского гарнизона, зычно обратился к ним:

– Нашему краю хватает пахотных земель и пастбищ, чтобы всё население имело вдоволь хлеба, мяса, масла! Но Москва, центральная власть, – вы знаете лучше меня – забирает у нас наше продовольствие, чтобы кормить своих людей в городах. Какой простой и удобный найден выход!

Человек разгорячась, нервно сняв и надев фуражку, произносил тяжкое в своей простоте:

– Власть должна уметь налаживать городскую жизнь так, чтобы у горожан было, что отдавать за продукты. Так всегда жили город и деревня, и так они и живут во всех странах мира. Но в нашем Центре засели люди, не способные к управлению. С голодом в городах они борются средством, на которое хватит ума последнему дураку: силой отбирать продукты у земледельцев.

Слушавшие Кережкова – в основном, мобилизованные крестьяне – откликнулись рокотом согласия. Он похлопал по шее лошадь, которая беспокойно переступала под ним, и заговорил снова: