Солнце больше солнца

Кережков настоял на контрнаступлении. 16 августа на рассвете восставшие устремились на Умёт Иргизский, накануне занятый тремя полками красных. Те выступили навстречу – тогда запряжки повстанцев понеслись к их флангам, доставили на удобные позиции пулемёты, и под их перекрёстным огнём красноармейцы отхлынули.

Однако с тыла на восставших двигались ещё три красных полка с десятью пушками, противник был и справа и слева – на расстоянии дневного перехода.

Кережков решил провести своих в Закаспийский край, там сентябрьским днём у озера Губачье весьма сократившаяся Армия Правды застала рыбаков на их промысле. Часть повстанцев смешалась с ними, спрятав оружие в рыбачьих шалашах, в двух из них были укрыты пулемёты. Остальные армейцы, уводя лошадей, оттянулись на некоторое расстояние.

Эскадроны оренбургских кавалерийских курсов первыми из красных частей приблизились к озеру, высланная вперёд разведка, завидев рыбаков с сетями возле лодок, поскакала к ним узнать о кережковцах. Рыбаки сказали, что те ушли на юго-восток. Курсанты стали съезжаться на берегу, и тут из шалашей заколотили пулемёты, а принятые за рыбаков кережковцы бросились к винтовкам, стали в упор расстреливать кавалеристов. Масса их галопом пустилась прочь, и когда прискакали из отдаления конники Армии Правды, курсантов было уже не догнать. Но не имелось и сил воевать с красными полками.

Повстанцы ушли в Туркестан, где против большевиков вели партизанскую войну басмачи.

Вскоре, однако, Кережков с маленьким отрядом вновь появился в Оренбургском крае, раздавая трактат о неприкосновенности дома, труда, его плодов под изумляюще не похожим на ходовые лозунги названием «Созидатели домашних солнц». За упрямцем повели ярую охоту, он, теряя людей, ускользал от загонщиков сутки за сутками, час за часом, пока – в свой последний земной миг под осенним медно-рыжим дубом – не ушёл совсем.

4

Неделяев, сидя в седле, смотрел на тело под дубом с затаённым торжеством. У командира отряда, по-молодому несдержанного, исказилось лицо, лошадь под ним подалась назад гладким крупом.

– Ты зачем голову отрезал? – парень вглядывался в Маркела с гадливо-злой подозрительностью.

Тот молчал, презрительно думая: «Нет в тебе переживания за идею мировой силы и оттого нет моих чувств».

Командир сошёл с лошади, нагнулся над обезглавленным телом, осмотрел.

– Он был раненый и ничего не мог. Куда ты голову дел?

Неделяев объехал дуб, указал рукой на лежащую на земле голову.

Командир, подойдя и поглядев, с враждебностью приказал Маркелу:

– Возьми, отнеси к трупу, положи вверх лицом!

Съехавшиеся курсанты наблюдали, как Неделяев, спешившись, поднимает одной рукой за волосы голову, огибает дуб и опускает её у обезображенного тела – в кровь, натёкшую из перерубленных сосудов шеи.

Командир отряда, приняв важный вид, произнёс:

– Это действительно Кережков! – и обратился к курсантам: – Кто ещё видал его раньше? Это он?

Двое после осмотра подтвердили; о том же говорили документы, найденные в карманах кителя.

Неделяеву было приказано сдать оружие – один из курсантов взял его винтовку, шашку и принадлежавший Кережкову пистолет.

– Разберутся с тобой, откуда у тебя интерес – вытворять… – объявил Маркелу командир.

Он вынул из планшета бумагу, карандаш и записал: «28 сентября 1920 г. в 2 часа дня 10 минут в 5 верстах от деревни Маховки, где примечаема группа дубов, под самым большим обнаружен труп Кережкова, убитого самовольно и без свидетелей курсантом Неделяевым».

Положив документ в планшет, командир вскочил на лошадь, приказал троим курсантам охранять тело и отправился с отрядом в деревню Елшанку. Там Маркела заперли в сарае около избы ревкома, поставили часового, а за останками Кережкова была послана подвода. Через два дня их осмотрели приехавшие в деревню следователи уездной и губернской ЧК и распорядились закопать не на кладбище, а в степи.

Неделяева допрашивал следователь с двумя помощниками. Его интересовало, почему Маркел отделился от отряда.

– Тут значение идейное… – медленно проговорил Неделяев и многозначительно умолк, выдерживая взгляд следователя.

– Отвечайте яснее! – приказал тот.

– Я понимал, что от этого врага – самый большой вред. Такое у меня понимание вредных идей, – убеждённо уведомил чекиста Маркел. – И я знал, что достану его… – он ушёл отвлёкшимся взглядом в недоступную другим даль и счастливо улыбнулся.

Затем проговорил рассудительным голосом:

– Они двое от нас уходили – Кережков и его ординарец. И я как увидал лошадь без ездока, а недалеко – дубы, – ну, думаю, он под ними захотел скрыться.

– Почему не мог быть ординарец? – въедливо сказал следователь, не сводя глаз с допрашиваемого.

– Ординарец – это не то. Дубы подходят Кережкову! – произнёс Неделяев как о чём-то, понятном именно ему, лицо тронула самодовольно-хитрая улыбка.

Следователь переглянулся с помощниками. На вопрос, стрелял ли в него Кережков, Маркел ответил:

– Да нет, у него уже патронов не было. А дамский пистолетик он для себя приберегал. – Малый вдруг привстал с табуретки, отводя в сторону правую руку, глаза побелели: – О-о-ох, принял бы он от меня…