Солнце для мёртвых

Она поскорее вышла из магазина. Было уже темно и вокруг, как назло, никого не было. Она заторопилась к трамвайной остановке и краем глаза увидела, что четверо парней последовали следом. У неё были дети. И она смертельно испугалась. Но, к счастью, с другой стороны улицы подошёл мужчина. И парни отступили. Правда, потом, когда выяснилось, что на трамвайной остановке больше никого нет, они снова приблизились. Делали вид, что заняты своим разговором. Мужчина быстро оценил обстановку.

— Ну, не бойтесь, — сказал он ей. — Ничего страшного. Сейчас народ подойдёт, магазины вокруг…

И тут парни окружили их. Один ударил женщину, она упала.

— Э, парни, сбесились?.. — только и смог проговорить мужчина, потому что следующий удар свалил и его. Однако он быстро поднялся.

Парни побежали, мужчина погнался, нагнал последнего, сделал подножку — тот упал. Мужчина поднял его, встряхнул и ударил. Парень снова упал.

— В милицию бы тебя, гада, — проговорил мужчина, — да жаль, связываться не охота. — Он наподдал парню под зад. — Ползи, гадёныш. Кто тебя научил женщин бить…

А потом подошёл трамвай. Мужчина и женщина разошлись. Мужчина сел в трамвай, и только через несколько остановок обнаружил, что парни — здесь, едут вместе с ним. Пока народу было много, он не боялся. Потом, перед конечной, в трамвае осталось совсем немного пассажиров и мужчина забеспокоился. Ну, а уж на конечной, когда вышли только он и парни, он и вовсе испугался. Ведь у него тоже были дети. Ему нужно было перейти линию. Как назло, кругом не было ни души — поздно, да и мороз загнал всех в дома. Надо было не выходить из трамвая, подумал он. Но теперь поздно. Трамвай проскрежетал на повороте и умчался. И мужчина остался один против четверых на дорожке среди зарослей тальника.

— Глазастый ты, дядя, узнать можешь, — сказал ему один из парней.

— Куртка у него хорошая, — сказал другой.

— Мне тоже нравится, — сказал третий. — Жаль — никому не достанется… — сказал четвёртый.

Наверное, надо было бежать. С четырьмя такими бугаями ему не справиться. Но бежать было бы позором. Он стоял и ждал, и даже не успел защититься, когда перчатка со свинцом ахнула его в висок. Он не упал, просто удивился силе удара. Он даже ответил — слабо, потому, что парень успел уклониться. Каратист, падла — подумал он.

— Ребята, может, разойдёмся, а? — спросил он, всё ещё отказываясь поверить в происходящее.

— Ага, разойдёмся, старый мудак, — ответили ему.

И новый удар. Он снова устоял, и красная пелена застлала ему глаза, и страх отступил, и он с рёвом кинулся на переднего, на этого гадёныша, который хотел вмешаться в его жизнь, обидеть его детей и жену, обидеть нерожденного ещё ребёнка, поломать всё, что с таким трудом он создал и выстрадал. Потом был удар, и ещё один. Он в удивлении смотрел, как нож погружается в него, выскакивает, как живой, в крови, и погружается снова. И после боли, после удивления — что можно вот так просто взять и решить все, все проблемы — он почувствовал стыд. И уже в самом конце — мучительное чувство жалости ко всем, кого он любил, и кто остаётся здесь, в этом жестоком несправедливом мире.