Солнце - это еще не все

Догадывается ли Мартин? Вряд ли. В этих вопросах Мартин всегда был так наивен. Он заподозрил бы что-нибудь, только если бы застал их с Карлом в постели. И она вновь удивилась тому, чему часто удивлялась, – как он мог жить все эти годы без женщины, а в том, что это было именно так, она готова была поклясться. Возможно, у мужчин это по-другому. Вероятно, работа и дочь заполняли всю его жизнь. А женщине мужчина нужен не только для того, чтобы он спал с ней, а для того, чтобы он придал смысл ее жизни. Карл даст ей все, в чем она нуждается, или почти все. Правда, иногда, даже в постели, ей казалось, что она обнимает чужого человека. Вероятно, это объясняется тем, что он иностранец, а может быть, долгие годы скитаний на чужбине наложили на него особый отпечаток, который, без сомнения, исчезнет, как только у него появится жена и собственный дом.

Она энергично растирала себя полотенцем и пела во весь голос, что позволяла себе только в тех случаях, когда бывала в доме одна. Голос у нее был сильный и звучный, вполне соответствующий ее внешности, но в присутствии других она никогда не пела, потому что постоянно фальшивила.

«Я жду любимого сегодня ночью», – пропела она первую строчку, а потом повторила ее еще раз, так как никогда не запоминала слова песен. И тут она прервала пение. Странно, почему именно сейчас она запела эту песню? Она когда-то пела ее вдвоем с Реджем, и он подтрунивал над ней, если она фальшивила. Она никогда на него за это не обижалась – возможно, потому, что была моложе и безгранично верила ему, как можно верить только в девятнадцать лет; быть может, потому, что знала, что он по-настоящему любил ее. Вероятно, теперь, после того как Карл сделал ей предложение, она будет по-другому воспринимать его подшучивание. Она запела «Соловей на Беркли-сквер» и снова умолкла. Это все были песни Реджа, и она почувствовала себя виноватой, что поет его песни, готовясь провести ночь с Карлом. Их ночные свиданья в летнем домике в Лиллипилли – когда у Брэнка был выходной день – стали уже чем-то привычным. К Брэнку Карл по-прежнему относился с неприязнью: «Ненавижу эту скуластую славянскую физиономию», – шипел он всякий раз при виде Брэнка. Он с издевкой изображал, как Брэнк проводит ночь в любовном угаре с какой-нибудь фермершей-чернушкой, такой же бессловесной, как он сам. Элис смеялась над его шуточками, воспринимая их как еще одну странность, свойственную иммигрантам, которые редко отзывались хорошо друг о друге.

Но Бранкович все же остался у них. Это было последнее проявление независимости, которое Элис позволила себе с тех пор, как страсть всецело овладела ею. Брэнк нравился Мартину. Он был хорошим садовником, хорошим сторожем, хорошим моряком и удовлетворялся скромным жалованьем, хотя за ту же работу австралиец потребовал бы вдвое больше, если не втрое. И Брэнка она рассчитает не раньше, чем станет женой Карла. Она задумалась о их будущей жизни. Карл критиковал всех ее знакомых. Ему нравились только его друзья из Хорватии, которых он иногда приглашал, когда обедал с ней в ресторане. Наверное, это потому, что они его земляки. Да, но Брэнк тоже его земляк! А когда она сказала ему, что владельцы новой кулинарной лавки возле станции тоже хорваты, он рассердился так же, как сердилась ее бабушка, когда речь заходила о новых иммигрантах.

Элис никак не могла разобраться во всем этом. Почему Карл, который так гордился тем, что он немец, считает своей «утраченной родиной» ту же страну, что и эти хорваты, которые, как и Брэнк, были выходцами из Югославии? Югославия! Это слово заставляло их брызгать слюной от ярости. Она старалась избегать этой темы, но друзья Карла ни о чем другом говорить не хотели. Им надо было бы съездить туда хотя бы на короткое время, тогда бы они успокоились. Все они производят впечатление людей с деньгами, а такие поездки «на старую родину» почти всегда исцеляли иммигрантов и переселенцев от тоски по ней.

Да, иммигранты все отличаются этой странностью: как и ее бабушка, они постоянно вздыхают по «родине», но, как и бабушка, не очень-то стремятся вернуться туда.

Она сняла купальную шапочку, тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам. Слишком уж золотой отлив – утром парикмахер вымыл их оттеночным шампунем. Карл, конечно, начнет над ней подтрунивать, но зато краситель скрыл ее седину. И Элис запела его любимую песню, слова которой ей кое-как удалось запомнить.

Напевая, она спустилась по лестнице и окликнула Марию, которая гладила белье на задней веранде.

– Мария, сделайте одолжение, принесите мне какой-нибудь сок. А я включу фонтанчики.

– Хорошо, мисс Белфорд.