Солнце и смерть. Диалогические исследования

К этому наблюдению может примыкать вопрос более общего порядка: откуда вообще приходит в нашу культуру это стремление к анализу, это требование анализа – причем анализа как можно более тотального? Откуда происходит эта вера в первичность и в универсальную уместность деконструкции? Как, собственно, она вообще может быть обоснована – антитеза аналитического и синтетического? Можно ли, позволительно ли, должно ли в этом дуале выдвигать на первый план один полюс за счет другого? Что, к примеру, имел в виду парижский психоаналитик Жан Лапланш[225], когда недавно вновь восславил анализ и резко выступил против того, что он называет синтетическим? «Смысл», как он полагает, можно оставить попам. Эффективность и свободу, по его мнению, можно обрести только в элементе анализа.

П. С.: Когда терапевты спорят о том, в чем путь к исцелению – в анализе и воспоминании или же в синтезе и установлении смысла, то это – их внутреннее дело. Я полагаю, что в такого рода вещах следует оставаться наблюдателем и не примыкать ни к одной из воюющих сторон. Я бы поостерегся встревать в войны между попами (Pfaffenkriege). Я помню полемики подобного рода, которые происходили в шестидесятые и семидесятые годы, когда хорошим тоном считалось восславлять Лакана и считать Франкла[226] сущей напастью или искать тотального катарсиса вместе с Яновом[227], а фрейдистов высмеивать как перегруженных на голову коллаборационистов невроза. Все прочие уже в ту пору преклонялись перед чистой структурой языка и считали предательством в принципе все подходы, нацеленные на телесную терапию, – и все это без малейшей оглядки на то, какие успехи смог продемонстрировать до сих пор тот или иной метод. Тут были налицо реакции, типичные для священников: пусть мой подход к исцелению и не более успешен, чем прочие, зато мой способ действий все-таки более свят. Типичный священник-методист убежден в том, что лучше терпеть неудачу, используя верный метод, чем продвигаться вперед, пользуясь неудачным.