Теперь необходимо уяснить для себя, что сегодня мы – в том, что относится к философии техники и к философии знания, – находимся в совершенно ином положении, чем в XIX веке, который был насквозь проникнут пафосом анализа, пусть даже и не связанного уже с проектом барочной универсальной науки, а связанного с эмпиризмом и частными науками. Этой эпохе приходилось благочестиво предаваться анализу, потому что ее ведущие умы знали: разложением различных сфер на элементы дело не кончится, самое главное еще только предстоит. В решении вопросов о предельных частицах XX век нигде не достиг цели, но у него были основания испытывать оптимизм и верить, что цель будет достигнута в ближайшем будущем, – и, как мы знаем сегодня, этот оптимизм был оправданным. Для такой теоретической ситуации вера в первичность аналитического разумелась само собой. Сопротивление реального, то есть не разложенных на составляющие части комплексов, сломлено не было. Каждый ученый знал, что он не будет успешен в анализе, в разделении на составляющие, в разложении, пока не дойдет на каком-то своем поле до первоэлементов – то есть до тех частиц, которые далее неделимы и поддаются строгому определению. Впрочем, приоритет анализа обретает всю большую значимость и для новейшей философии, – не обращая внимания на ту роль, которую ей отводит государство, и невзирая на свою функцию светской религии, она все чаще представляет себя как радикально аналитический проект, отказывающийся от любых назиданий и поучений. Я вспоминаю Чарльза Сандерса Пирса, который отстаивал приоритет анализа, прибегая к тому аргументу, что «мировоззренческая благотворительная столовая, в которой раздают суп для нищих» и без того есть на каждом углу, – это замечание первоначально относилось только к США конца XIX века, но спустя сто лет, как это ни удивительно, все еще верно по ту сторону Атлантики. В Европе деструкция наставляющих или мотивирующих мировоззрений за это время достигла куда большего прогресса. Тем не менее и у нас снова и снова все сворачивается в какой-то клубок неисследованного, и это совершенно естественно, потому что витальные иллюзии всегда имеют преимущество перед исследованием. Никлас Луман защищал разлагающие воздействия социологических функциональных теорий, указывая на то, что теория – отнюдь не страхование жизни на случай провала иллюзий.
Итак, нужно только поставить вопрос: что произойдет, как только на определенном теоретическом и предметном поле успешно завершится выделение предельных элементов? Напрашивается вывод, что тогда приоритет анализа сменится приоритетом синтеза – точно так же, как это произошло в ходе XX века под девизом «конструкция». Конструктивизм – это то, что соответствует пост-аналитической ситуации, по крайней мере, в том смысле, что у него будут в распоряжении такие элементарные части, которые уже найдены и с которыми можно работать.