Солнце и смерть. Диалогические исследования

Поэтому нет никакого смысла читать Хайдеггера через призму прошлого и представлять дело так, будто он сказал то же самое, что и немецкие мистики, только приспособив это к духу времени. Попытки отделить Хайдеггера от грозовых вспышек нашего века обедняют дискуссию и сужают поле зрения. Он был в наше время самым сильным интерпретатором того исторического факта, что люди сделались повелителями ядерного огня, хотя нигде не обсудил стратегические и физикалистские детали новой ситуации столь подробно, как Ясперс в своей книге «Атомная бомба и будущее человечества». Но ему было ясно, что вопрос о бытии ставится через вопрос о власти и вопрос о технике. Насколько верно он это увидел, заметно сегодня не в последнюю очередь по тому факту, что новейшие технологии в области life sciences дошли до переписывания кода живого.

Медиалогия арены

Г. – Ю. Х.: Что, если мы сейчас отступим на шаг от рассмотрения бурных дебатов о человекопарке и зададимся вопросом: а что можно понять, проследив за их ходом, в исторической ситуации, во внутреннем устройстве нашего общества и в его культурном состоянии? Думаю, нам следует немного продолжить начатый выше анализ подтекста дискуссии и поставить вопрос: что мы еще не сказали до сих пор и чего не увидели еще в этом скандале?

П. С.: Мне кажется, что, глядя на медийные хитросплетения этого дела, можно извлечь урок относительно чего-то такого, что имеет решающее значение в индустрии привлечения внимания в массовой культуре, – а кроме того, узнать, как медийно фабрикуется современное общество. В принципе, я пожелал бы каждому культурологу и философу, который хотел бы узнать, как происходит социальное конструирование действительности за пределами специализированных профессиональных журналов, чтобы он как-нибудь смог обрести такой опыт – стать предметом скандала национальных масштабов. За эти месяцы я узнал больше о способе функционирования нашей публичной жизни и общественного мнения, чем за всю свою предшествующую жизнь. Я, конечно, преувеличиваю, но этот опыт не заменишь никакой докторской степенью по социологии. Я проснулся однажды утром и обнаружил, что скандально знаменит. Что произошло? Что за шутку позволили себе сыграть со мной массмедиа и судьба, когда они решили сделать скандальную фигуру из скорее маргинального, с головой ушедшего в обширную работу интеллектуала? Для меня это переживание стало чем-то вроде эмпирического доказательства того, что сегодня еще, пусть и в несколько ином смысле, чем тот, который имел в виду Ницше, происходит возвращение античности – под современными псевдонимами.

И современность, и античность видят недостаточно, когда держат в поле зрения только поверхностный уровень спора между anciens и modernes в литературе и изобразительном искусстве. Ведь под официальными, изысканными литературными традициями, под античностью, штудируемой в гимназиях, скрыто то, что порождает неприятные ренессансы – возрождения и возврашения чего-то более темного. До сих пор под ренессансом понималось лишь возобновление привязанности европейских научных и художественных элит к литературным и эстетическим моделям античности. Но при этом упускалось из виду нечто существенное. Между тем античная римская массовая культура доказала, что она тоже способна к возрождению, причем в таких масштабах, которые еще не вполне ясны наблюдателям. И в этом – открытие, который нужно распространить с XX века на всю историю цивилизации. Ведь дело не сводится к ссылке на то, что современные люди вновь восприняли древнегреческую культуру состязания и возродили Олимпийские игры. Речь, скорее, надо вести о том, что произошло возвращение древнеримской арены и совершилось тенденциозное превращение современного общества в зрительскую массу нового театра жестокости.