Солнце и ветер

У Дели по щекам потекли слезы, и она выбежала из гостиной. Закрывшись у себя в комнате, она стала думать, как же ей быть. Она винила себя в том, что не записывала номера куда-нибудь в блокнот, но блокнот с номерами от этого, конечно же, не появился. У Дели была одна слабая, словно затухающий уголек в костре, надежда: она знала наизусть единственный, самый важный для нее номер – номер сотового Стива. Только вот толку от него было мало. Когда Стива сбил мотоцикл, и он упал, его телефон повредился и перестал работать. Сейчас он, должно быть, одиноко лежал в ящике письменного стола, у него в комнате, куда его положила сама Дели. Стиву, находящемуся без сознания, телефон, да к тому еще и сломанный, точно не был нужен. И Дели отнесла его домой. Но после того как ее забрали родственники, она иногда звонила на его номер, сама не зная, зачем это делает. Стив ответить не мог… но так хотелось верить, что он возьмет трубку и произнесет своим знакомым, добрым и таким дорогим и любимым голосом: «Да, Котенок?» И на то короткое мгновение, пока в трубке царила тишина, у Дели замирало сердце… А вдруг?.. Но «вдруг» не случалось, чуда не происходило – телефон был сломан, а абонент недоступен.

Но теперь у Дели не было других номеров, кроме этого, единственного, самого дорогого и… бесполезного. И она стала выжидать моменты, когда поблизости никого не оказывалось, и бежала к городскому телефону, который стоял в прихожей недалеко от входной двери, и дрожащими от волнения пальцами набирала заветные цифры… Но никто не отвечал, и невыносимая боль начинала жечь в груди: а вдруг Стива больше нет?

* * *

Дели оказалась в совершенно новой действительности. Хотела она того или нет, но ей приходилось как-то существовать в ней. Надежда на то, что Стив поправится и заберет ее, поддерживала и придавала силы, а полное неведение и страх, что может произойти непоправимое, терзали ее душу. Жизнь у родственников была уж точно неидеальной, и в представлении Дели весы бы склонились скорее в противоположную от идеала сторону. «Хотя, наверняка, бывает и гораздо хуже», – успокаивала она себя. Но как бы там не было, она жила именно здесь, и именно сейчас. И приходилось как-то выживать. Дядя Джек и тетя Миранда постоянно пытались различными очень прозрачными намеками напомнить ей, что она ими облагодетельствована, и поэтому должна испытывать бьющий через край прилив благодарности. Но Дели его не испытывала, и они, видимо, это чувствовали, и потому еще настоятельнее доказывали, что она им бесконечно обязана.

С Шарлоттой отношения складывались тоже совсем не так, как хотела бы Дели. Вернее, она хотела бы, чтобы не было никаких отношений, не было бы Шарлотты и, вообще, ничего этого не было. Но Шарлотта существовала и даже более чем явственно. Она не просто существовала где-то рядом, а назойливо лезла в жизнь и душу Дели. При каждом удобном случае она старалась втянуть ее в беседу. Если бы это было обычным дружеским общением, Дели бы не сопротивлялась, а может, наоборот, порадовалась ему. Но все, о чем могла и хотела говорить Шарлотта, касалось Стива и жизни Дели у него. А Дели всеми силами старалась избегать подобных разговоров. Нездоровый интерес Шарлотты к этой теме выводил ее из себя, и она, едва сдерживая эмоции, всячески прекращала снова и снова начинаемый сестрой разговор.

Майкл же, хоть и не беспокоил ее бестактными расспросами, да и вообще почти не общался с ней, все же настораживал тем, что порой бросал на нее странные взгляды исподлобья. Она заметила, что стоило ей поймать на себе его взгляд, как он тотчас же опускал глаза, а иногда и выходил из комнаты. Взгляды эти Дели не нравились, тем более что объяснить себе их она не могла. Приходилось просто мириться.

Дели уже несколько дней пыталась придумать, как ей узнать о состоянии Стива. Из близких людей у нее была там только миссис Хэнсон. Но Дели не помнила ее адреса, а по имени и фамилии ее телефона в справочнике не нашла. До больницы, где лежал Стив, она дозвонилась, но никакой информации получить не смогла. Ее перенаправляли на другие телефоны, а по этим номерам либо никто не брал трубку, либо было занято, либо опять давали новый номер. А висеть на городском телефоне под неусыпным вниманием недовольных родственников было невозможно. Так что дело не продвинулось ни на шаг.

Прошло уже больше двух недель с начала ее пребывания здесь. Время неумолимо шло вперед, напряжение от полного неведения росло, а душа все больше болела. Дели вошла в свою комнату и опять обнаружила там Шарлотту. Она тихонько вздохнула и приготовилась выдержать очередной натиск бестактных вопросов.

– Слушай, Филадельфия, мы же с тобой сестры. Я, честно говоря, обрадовалась, когда узнала, что ты у нас жить будешь, думала, мы с тобой подружимся. Брат – это, конечно, здорово, но он мальчишка, а не девочка, с ним тоже все не обсудишь. А ты со мной почему-то общаться не хочешь. Знаешь, мне обидно.

Дели посмотрела на Шарлотту и почувствовала, что та говорит вполне искренне. Ей стало немного стыдно.