Солнце и Замок

Живя среди палачей, избиваемых клиентов мне доводилось видеть нередко. Избивали их, разумеется, не мы (мы лишь приводим в исполнение приговоры суда), а солдаты, препровождавшие клиентов к нам и забиравшие по завершении. Самые опытные, прикрыв локтями лицо и голову, подтягивали к животу колени и подбородок – правда, таким образом без защиты остается хребет, однако его в любом случае как следует не защитишь.

За порогом постоялого двора я начал было сопротивляться, и, по всему судя, большую часть побоев получил уже после того, как лишился чувств (вернее, после того, как лишилась чувств марионетка, управляемая мною из дальней дали). Когда же я вновь очутился на Урд, удары по-прежнему сыпались на меня градом – хочешь не хочешь, пришлось воспользоваться опытом наших злосчастных клиентов.

Фузилеры пустили в ход сапоги и, что куда опаснее, окованные железом приклады фузей. Впрочем, вспышки боли казались чем-то неизмеримо далеким, а чувствовал я, в основном, удары – внезапные встряски противоестественной силы.

Наконец избиение завершилось, и офицер приказал мне встать. Я кое-как поднялся, не устоял на ногах, вновь упал наземь, получил пинка, снова привстал и упал. Тогда мне захлестнули шею сыромятным ремнем и с его помощью подняли. Петля изрядно сдавила горло, однако удержать равновесие помогла. Вновь и вновь сплевывая кровь, переполнявшую рот, я начал всерьез опасаться, не пробил ли обломок ребра легкое.

Четверо из фузилеров лежали посреди улицы, и мне вспомнилось, что я сумел вырвать у одного оружие, однако не смог вовремя отыскать защелки предохранителя, а следовательно, не смог и выстрелить – вот такие мелочи и служат осями коловращения всей нашей жизни. Товарищи этой четверки, осмотрев лежащих, обнаружили, что трое из них мертвы.

– И смерти их на твоей совести! – во весь голос прорычал офицер.

Я плюнул кровью ему в лицо.

Конечно, разумным поступок этот не назовешь. Я приготовился к новой взбучке и, вполне вероятно, не зря, однако к этому времени вокруг собралось около ста человек, молча взиравших на происходящее при свете, падавшем из окон постоялого двора. Толпа всколыхнулась, зароптала, и несколько фузилеров, очевидно, вполне разделяли их чувства, так как живо напомнили мне караульных из пьесы доктора Талоса, стремившихся защитить Мешиану (она же – Доркас, она же – мать всех и каждого).

Для раненого фузилера соорудили носилки, и двух сальтцев силой мобилизовали нести их. Для мертвых вполне подошла полная соломы телега. Офицер, уцелевшие фузилеры и я пошли вперед, к гавани, отделенной от нас парой сотен шагов.

Стоило мне снова упасть, два человека, метнувшись к нам из толпы, подняли меня с земли. Поначалу я принял их за Деклана с дюжим матросом, а может, за Деклана с Гаделином, но, утвердившись на ногах, обнаружил, что ни того, ни другого не знаю. Похоже, сие происшествие ввергло офицера в ярость: когда я упал во второй раз, он отогнал бросившихся на подмогу выстрелом из пистолета под ноги, а меня принялся бить ногами, пока я с некоторой помощью сыромятной петли и фузилера, державшего конец ремня, не встал сам.

«Алкиона» мирно покачивалась у причала на прежнем месте, но рядом с нею притулилось судно, каких я не видел еще никогда, оснащенное мачтой, слишком тонкой, чтоб нести парус, и вертлюжной пушкой гораздо меньше орудий «Самру» на полубаке.

Должно быть, вид пушки и несущих при ней вахту матросов придал офицеру храбрости. Приказав мне остановиться и развернуться лицом к толпе, он потребовал, чтоб я указал в ней приверженцев и пособников. Я ответил, что таковых не имею, а из собравшихся ни с кем не знаком. Тогда офицер ударил меня наотмашь стволом пистолета. Вновь поднявшись на ноги, я увидел рядом Бургундофару. Подошла она так близко, что без труда могла бы до меня дотянуться, но едва офицер повторил приказ, тут же скрылась в темноте.

Очевидно, услышав новый отказ, он ударил меня еще раз, но этого я уже не помню: вознесшись в небо над горизонтом, я тщетно направлял ток жизненной силы к телу, безжизненно распростершемуся на земле далеко-далеко внизу. Увы, бездна пространства сводила на нет все старания, и тогда я направил к лежащему силы Урд. На сей раз сломанные кости поверженного послушно срослись, раны затянулись, но я в смятении обнаружил, что его щека рассечена прицельной мушкой пистолета в том же месте, где ее некогда располосовали железные когти Агии – как будто старая рана решила вновь напомнить о себе, только на сей раз оказалась не столь страшна…