Солнце клана Скорта

Как-то июньским вечером Доменико не появился в семь часов в «Да Пиццоне». Его подождали немного. Тщетно. Раффаэле и Джузеппе почувствовали недоброе. Они поспешили в табачную лавку, чтобы спросить, не видел ли Элия дядю. Нет, не видел. Тогда они побежали к усадьбе Доменико, уже уверенные в глубине души, что их там ожидает самое худшее. Они нашли брата, он сидел на стуле среди олив, его руки безвольно свешивались, голова склонилась на грудь, шляпа валялась на земле. Он был мертв. Умер спокойной смертью. Легкий теплый ветерок тихо шевелил его волосы. Оливы вокруг него защищали его от солнца, а их листья что-то тихо нашептывали ему.

* * *

— После смерти Мими я все время думаю об одном…

Джузеппе сказал это тихим голосом, опустив глаза. Раффаэле взглянул на него, ожидая, что последует за этим признанием, потом, видя, что Джузеппе молчит, ласково спросил:

— О чем?

Джузеппе поколебался немного, потом решился:

— Были ли мы когда-нибудь счастливы?

Раффаэле посмотрел на брата с сочувствием.

Смерть Доменико неожиданно очень подкосила Джузеппе. После похорон он как-то сразу состарился, утратил свою полноту, которой славился всю жизнь и которая даже в зрелые годы придавала ему вид молодого человека. Смерть Доменико — это был звонок самому Джузеппе, что теперь следующий — он, и он знал об этом, готовился к этому. Раффаэле спросил брата:

— И как? Как ты отвечаешь на этот вопрос?

Джузеппе молчал, словно ему на исповеди предстояло признаться в каком-нибудь преступлении. Казалось, он никак не может решиться.

— Вот так, — сказал он робко. — Я все обдумал. Я попытался составить список счастливых дней, которые я пережил.

— И много их?

— Да. Много. Словом, я думаю, достаточно. День, когда мы купили табачную лавку. Моя свадьба. Рождение Витторио. Моих племянников. Моих племянниц. Да. Они есть.

— Так почему же ты так печалишься?

— Да потому, что когда я пытаюсь в этом списке отыскать одно, самое запомнившееся, ты знаешь, что вспоминается мне первым?

— Нет, не знаю.

— Тот день, когда ты в первый раз пригласил нас всех на trabucco. Вот что запомнилось. Это пиршество. Мы пили и ели как блаженные.

— Pancia piena? — со смехом спросил Раффаэле.

— Да. Pancia piena, — ответил Джузеппе, и глаза его увлажнились.

— Так что же в этом грустного?

— А что ты скажешь, — ответил Джузеппе, — о человеке, который в конце своей жизни заявляет, что самым счастливым днем в его жизни был день, когда он объедался? Неужели нет больших радостей в жизни мужчины? Не есть ли это знак того, что такая жизнь жалка? И не должен ли я стыдиться ее? И тем не менее, уверяю тебя, каждый раз, когда я думаю об этом, именно этот день приходит мне на ум. Я помню все. Risotto с дарами моря, которое таяло во рту. Твоя Джузеппина в небесно-голубом платье. Она была так красива и без устали бегала от стола на кухню и обратно. Вспоминаю тебя у плиты, обливающегося потом, словно ты работал в шахте. И потрескивание рыбы на гриле. Вот видишь, прошла целая жизнь, и это — лучшее воспоминание. Разве я не самый несчастный из людей?

Раффаэле выслушал его со вниманием. Слова брата заставили его заново пережить это пиршество. Снова пережить радостное чувство братства Скорта. Он словно увидел блюда, передаваемые из рук в руки. Счастливые лица оттого, что они за трапезой все вместе.

— Нет, Пеппе, — сказал он брату, — все было правильно. Кто может похвастаться, что когда-нибудь познал такое счастье? Нас не так много. Но почему надо относиться к этому с презрением? Потому, что мы пиршествовали? Потому, что там стоял запах жареного и наши рубашки были заляпаны томатным соусом? Счастлив тот, кто был на том обеде. Мы были все вместе. Мы ели, спорили, кричали, смеялись и пили, как все люди. Мы сидели бок о бок. Это были драгоценные минуты, Пеппе. Ты прав. Я дорого бы дал за то, чтобы снова познать это счастье. Снова услышать ваш громкий смех в запахе жареных лавровых листьев.

Доменико ушел первым, но и Джузеппе ненамного пережил брата. Через год он неудачно упал на лестнице в старой деревне и потерял сознание. Единственная больница Гаргано была в Сан-Джованни Ротонде, в двух часах езды от Монтепуччио. Джузеппе уложили в карету «скорой помощи», и она с сиреной помчалась через холмы. Минуты текли медленно. Джузеппе слабел. После сорока минут пути карета «скорой помощи» уже выглядела крошечной точкой на каменистых просторах. Джузеппе вдруг очнулся, открыл глаза. Ненадолго. Он повернул голову к санитару и с решимостью умирающего сказал ему:

— Через полчаса я умру. Я знаю это. Через полчаса. Дольше я не протяну. Мы не успеем доехать до больницы. Поэтому поверните назад и поезжайте как можно скорее. Вы еще успеете довезти меня до моей деревни. Я хочу умереть там.

Оба санитара, ехавшие в машине, отнеслись к его словам как к последней воле умирающего и повиновались. Развернувшись в холмах, «скорая помощь» с воем сирен двинулась обратно, в Монтепуччио. Она успела доехать, воля Джузеппе была выполнена, он умер на главной площади деревни, среди своих, удивленных возвращением кареты «скорой помощи», которая отступила перед смертью.