Солнце клана Скорта

Процессия вот-вот подойдет, а она не пришла. Элия начал сердиться. Ведь это совсем не сложно — прийти вовремя. Деревня не такая уж большая, чтобы в ней можно было заблудиться. Ну что ж, тем хуже. Если она не пришла, значит, она ничего не поняла. Он будет смотреть шествие один… Анна… его красавица дочь… В восемнадцать лет она уехала из Монтепуччио в Болонью, изучать медицину. Это учеба не на один год, и она взялась за нее с азартом. Элия тогда сам посоветовал ей выбрать Болонью. Конечно, она могла бы поехать в Неаполь и там тоже была бы на хорошем счету, но Элия желал дочери добра, а неаполитанская жизнь пугала его. Анна стала первой из Скорта, кто покинул деревню и отправился искать свою удачу на Севере. И речи не могло быть о том, чтобы она продолжила дело родителей в табачном магазине. И Элия, и Мария оба были против этого, да и Анна не выражала к тому ни малейшего желания. Сейчас она так радовалась, что она студентка в красивом университетском городе, полном молодых людей с томными взглядами. Она постигала мир. Элия гордился этим. Его дочь решилась на то, на что не решился он, когда дядя Доменико предложил ему уехать. Анна первая из Скорта покинула эту иссохшую землю, от которой нечего ждать. Возможно, покинула навсегда. Элия и Мария часто говорили об этом: да, там больше возможностей встретить хорошего парня, легче найти дело по душе, легче выйти замуж. Кто знает, может, она станет одной из тех красивых элегантных женщин с дорогими украшениями, которые приезжают на месяц летом на пляжи Гаргано.

Он снова подумал обо всем этом, стоя на тротуаре, и тут увидел на углу улицы огромную хоругвь с ликом святого Элии, которая плавно, словно под гипнозом, колыхалась над головами идущих. Процессия приближалась. Во главе ее сильный и крепкий мужчина один нес деревянное древко со стягом цветов деревни. Он шел медленно, неся эту бархатную тяжесть, стараясь, чтобы древко не зацепилось за электрические гирлянды, перекинутые через улицу между столбами. За ним двигалась вся процессия. Теперь она была видна уже вся. Элия подтянулся. Поправил воротничок рубашки. Заложил руки за спину и стал ждать, когда она приблизится. Он уже готов был в душе обругать свою непутевую дочь, которая стала настоящей северянкой, как вдруг почувствовал в своей руке молодую чувственную руку. Он обернулся. Рядом стояла Анна. Улыбающаяся. Он взглянул на нее. Перед ним была молодая беззаботная и радостная девушка, какой и должно быть в ее возрасте. Элия поцеловал ее и, не выпуская ее руки из своей, подвинулся, чтобы она стала рядом с ним.

Анна опоздала потому, что дон Сальваторе увел ее в старую исповедальню и долго говорил с ней. Он рассказал ей все. Ей показалось, будто дребезжащий старческий голос Кармелы ласково колышет траву на холмах. И образ бабушки — старой слабоумной женщины, усталой и некрасивой — вдруг преобразился в сознании Анны. Кармела говорила с ней устами кюре. И отныне к Анне перешла тайна Нью-Йорка и Раффаэле, отныне ей хранить ее. Она решила ничего не рассказывать отцу. Не хотела, чтобы Скорта лишились легенды о Нью-Йорке. Сама не зная почему, она почувствовала, что эти открывшиеся ей тайны сделали ее сильной, бесконечно сильной.

Процессия остановилась. Все замерли. Толпа благоговейно смолкла, потом шествие возобновилось под громкие пронзительные звуки духового оркестра. Процессия продвигалась вперед, все были охвачены чувством благодати. Музыка наполняла души. Элия почувствовал себя частицей этой толпы. Статуя святого Элии приближалась, ее несли восемь мужчин, взмокшие от тяжести. Они шли вразвалку, и казалось, что святой Элия танцует над толпой, медленно колышется в такт шагам, словно лодка на волнах. Все крестились. Взгляды Элии и дона Сальваторе встретились. Старый кюре кивнул ему, улыбнулся, потом издали благословил его. Элия вспомнил те дни, когда он украл медальоны святого Микеле и вся деревня гонялась за ним, чтобы примерно наказать нечестивца. Он с чувством осенил себя крестным знамением, как бы вбирая в себя тепло улыбки старого кюре.

Когда статуя святого оказалась напротив табачного магазина, Анна крепче сжала руку отца, и он подумал, что, пожалуй, ошибся в своих выводах. Пусть его дочь, возможно, станет первой, кто навсегда покинет их деревню, но она истинная монтепуччийка. Она родилась на этой земле. Она понимает ее и гордится ею… И как раз в эту минуту она прошептала ему на ухо:

— Ничто не насытит Скорта.