Солнце красно поутру...

Звери не признают больных. Больному никто не поможет, никто не исцелит. Таков уж звериный закон. Неделю раненый волчонок лежал пластом, никому не нужный и позабытый. Братья переступали через него, родители не удостаивали взглядом. Однако жизнь взяла свое. Зализав раны, он стал медленно поправляться. Но увечный волчонок навсегда потерял положение в семье. Теперь не проходило часа, чтобы не дергали его за облезший хвост, не цапали за горло. Вся семья отвергала больного зверя, гнала от логова.

Медвежья ночь

За лесистым перевалом, там, где Калиновка, огибая скалистый шихан, делает широкую излучину, брел берегом сытый медведь. Непроглядна осенняя ночь. Осторожно ступает зверь, прислушивается, принюхивается.

Неспроста не спал мишка в эту позднюю пору: на другой стороне реки, на убранном овсяном поле, вот уже несколько ночей подряд паслась лошадь. Не дает покоя медведю заманчивая добыча. Но переправиться на тот берег не решался: запахи близкой деревни, холодная вода пугали его. Бывало, уже утром, когда в поле раздавались людские голоса, недовольный, уходил медведь от реки.

И в ту ночь, возможно, косолапый не отважился бы перебрести бурлящую Калиновку, да терпения не хватило: лошадь фыркнула где-то совсем близко. Прижав уши, зверь решительно направился к воде. Бесшумно перешел брод и, не отряхиваясь, прилег на отмели.

Берег этот был крутой, заросший черемухой. Убедившись, что все спокойно, мишка нашел в зарослях лазейку. Не хрустнув веточкой, пролез в нее и сразу оказался на закрайке поля. Медведь хорошо чуял лошадь, слышал позвякивание пут, но, как ни глядел, увидеть не мог. И выбрался на желтую стерню.

Услышала лошадь беду, когда зверь был уже рядом. Махнула гривой, поскакала к деревне. Но, спутанной, ей трудно было спастись в чистом поле. Догнал медведь жертву, наотмашь ударил могучей лапой…

Тихо сделалось над полем. Лишь на Калиновке незлобиво рокотал перекат да в деревне сонно взлаивали собаки. В полночь между туч выглянула ущербная луна, проплыла белым огнивом в бездонной звездной прогалине и осветила на поле медведя. Зверь волоком тащил лошадиную тушу в ближайший лесок, чтобы там припрятать до завтрашней ночи.

Остаток ночи и весь следующий день объевшийся медведь проспал. Да и было с чего! Но как только сгустились сумерки, вылез из-под вывороченных корней обвешанной мхом ели. Долго стоял, прислушивался, приглядывался. Спокойно в родном лесу. Подошел к сосне, почесался боком и снова прислушался. Мягко ступая, направился к берегу. Смело спустился сегодня в воду, переправился на ту сторону. Не доходя знакомого леска, опять остановился. Целый час простоял осторожный зверь, нюхал воздух. Пахло овсом, прелой соломой и еще чем-то непонятным. Но все эти неясные, наплывающие временами запахи глушил сильный, всепоглощающий дух захороненной под хворостом добычи. Медведь двинулся к туше. Но не успел он сделать и десяти шагов, как вдруг ослепительно ярко сверкнуло что-то вверху, и оглушительный раскат выстрелов потряс ночь. Медведю сильно ударило, обожгло голову, он споткнулся, но тут же оправился и напролом, через лесок, бросился наутек.

С косматой ели быстро соскочили два человека. Они выбежали на поле, кинулись к берегу. Темень — хоть глаз коли! Да и медведь не сидел на месте…

Сентябрь на исходе

Переменчива осенняя погода. Проглянет один-другой яркий денек, и опять небо насупится. Потемнеют леса, завоет ветер. Так было и в ту осень. Всплыло над лесом красное солнце, а ему навстречу — северный ветер. Потом ветер приволок тяжелую тучу и без единого просвета разостлал по небу. Заморосил косой дождь. Заунывно шумел он по лесу на другой и на третий день.

У подножия Лысой горы, под кряжистыми соснами, стоял лось. Отряхиваясь, он зябко подергивал кожей. Рядом, скрытая от дождя ветвями, лежала лосиха.

Лось большой и, оттого что был мокрый, казался черным. Уши поблескивали сквозными дырами. Огромная голова от глаз до губ — в ссадинах и шрамах. По шее — выпуклый рубец. Это следы прошлых лесных битв.

Лось был стар. По рогам видно. Широкой короной раскинулись они в десять отростков. По отросткам на рогах можно сосчитать, сколько зверю лет.

После встречи на поляне сохатый крепко и ревностно привязался к молодой лосихе. Он никогда не оставлял ее, во всем старался услужить. Находя лакомую пищу, не брал ее, пока не начинала есть лосиха. Если она, уставшая, ложилась отдыхать, лось долго стоял над ней и, лишь когда подруга засыпала, осторожно ложился сам.

Гон лосей еще не прошел. К старым гулякам присоединилась молодежь. На третий, на четвертый год от роду с наступлением холодов молодые сохачи начинают ощущать небывалый прилив сил. Как и отцы их, молодые теряют всякую осторожность, бродят по лесам, издают призывные звуки. Стон их короткий, отрывистый, отличим от рева старых лосей.

Под влиянием братьев начинают реветь и самые молодые, полуторагодовалые лоси, у которых еще не сменились молочные резцы и бархатистые рога едва заметно раздвоились. Но эти стонут просто так, за компанию, поддаваясь общему азарту.