Солнце, луна и хлебное поле

Машина была старая, мотор глох при переключении скоростей, тогда прикрепленная к потолку лампочка начинала мерцать, потом вдруг мотор надрывно мычал, продолжал хриплым кудахтаньем, и накал в лампе прибавлялся. Мы ехали по замерзшему озеру, областной центр был на другом берегу. Я уже упоминал, что озеро называлось Белым и было, как говорили, восемьдесят километров в длину.

Когда я закурил во второй раз, двигатель отказал совсем, и мы остановились. В фургоне стало темно, некоторое время водитель возился со стартером, но ничего не вышло, и он бросил. Потом он долго пытался завести машину ручным ключом зажигания, наконец мотор закашлял. Кашель снова перешел в хриплое кудахтанье, и в фургоне зажегся свет. Мы ехали всего пятнадцать минут и опять остановились. Послышался мат и хлопанье дверцы кабины. Двое спорили между собой, слов было не разобрать. Затем долго было слышно лязганье ручного ключа, наконец мотор захрипел, свет зажегся, и мы поехали. Заключенным торопиться было некуда, сидели отупело, только я был напряжен.

Мы проехали километров десять и опять остановились. Было темно, но я почему-то зажмурился, сердце колотилось. Спустя две минуты снаружи вдоль стенки послышались шаги в направлении входной двери фургона, дверь открылась, и кто-то детским писклявым голосом сказал солдатам:

– Пошли, поможете.

Солдаты были пьяны.

– Это дело водителя, – сейчас уже слова можно было хорошо различить.

– Он руку растянул, еле баранку крутит.

– Это не наше дело.

– В тот раз я завел.

– Пусть зэки заводят, – предложил кто-то из солдат.

– Не выйдет, – опять ответил тот, у кого был тонкий ребячий голос, – это нарушение распорядка.

– Согласно распорядку эта машина должна быть на ходу.

Тут продолжил другой:

– А она на ходу?

– Пошел ты… – выматерился один из солдат.

– Если застрянем, замерзнем, и еды нет.

– Не станем заводить.

– Почему?

– Дело принципа.

Ответа не последовало.

– Пусть они заводят, мать их… Какой еще распорядок, – сказал тот же солдат, который первым это предложил.

Открылась внутренняя дверь в перегородке, и за головами солдат я увидел худое детское лицо лейтенанта, наверное, лет двадцати пяти. За ним было белое пространство, на нем – длинная шинель, на поясе кобура с пистолетом. Один из солдат просунул голову в дверь в перегородке и приказал сидящему напротив меня заключенному:

– А ну, двигай сюда.

Тот не двинулся с места.

– Уши заложило?

– Я инвалид, – послышалось в ответ, – нету у меня сил.

Солдат выматерил его, и зэк не остался в долгу, а затем поднял брюки и обнажил протез, у него не было ноги. Солдат повернулся и теперь приказывал мне:

– Вставай! – Я отодвинул в сторону подаренную азербайджанцем сумку, приподнялся и послушно протянул руки. Солдат быстро открыл наручники маленьким ключом. Когда я вышел из фургона, лейтенант взглянул на меня, подумал и сказал:

– Этот особо опасный.

– Куда он уйдет?! – засмеялся солдат.

– Пополам перережу, – выдвинул плечо вперед второй, на плече висел автомат.

Их было пятеро. Вокруг все было белым и абсолютно ровным, не видно было даже небольшого сугроба. Бежать сейчас было безумием, но такого шанса, наверное, больше не будет: «Все равно расстреляют, а так, может, повезет». Мы направились к передку машины, под ногами хрустел снег. Впереди шел лейтенант, за мной, спотыкаясь, следовал солдат.

Водитель бросил ключ из кабины на снег. Я поднял, подошел и приладил к мотору. Не торопился, на секунду я наклонился и за колесами с задней стороны фургона увидел дула «калашниковых» и сапоги солдат.

«Главное – первые сто шагов, – подумал я, – потом им трудней будет взять меня на мушку». Я налег на ключ, и как только крутанул, мотор заработал. У лейтенанта вырвался довольный возглас. Я вытащил ключ из машины и выпрямился. Рядом с лейтенантом стоял солдат, тоже был доволен. Ничто так не расхолаживает и не отупляет человека, как чувство довольства. Я сделал шаг и увидел справа от себя белую бабочку, странно: «Зима еще не кончилась, откуда взяться бабочке?» Лейтенант в этот момент повернулся так, что я решил, он тоже увидел бабочку и провожает ее взглядом. И тут мне на лицо упала крупная снежинка, пошел снег.

Солдат высоко поднял голову, взглянул на небо, тут я прыгнул и со всей силы врезал ему по лицу ключом, автомат выпал у него из рук и он откатился. Лейтенант вскрикнул и отпрянул назад, запнулся за торчащий кусок льда и упал. Я перескочил через него и побежал. Мог поднять автомат, но не умел им пользоваться и не взял, а если б и умел, не было смысла, как бы я справился с тремя другими с автоматами? Лучше было бежать, тем более сейчас, когда пошел снег.

– Стой, стрелять буду! – послышался голос лейтенанта, а затем два выстрела из пистолета. За пистолетными выстрелами последовали несколько очередей из автомата. Стреляли пьяные солдаты, я не почувствовал укусов пуль, промазали. «Вот так, пока что все путем». Я бежал изо всех сил, и почему-то во рту был вкус железа.