Солнце, луна и хлебное поле

В это время послышался грохот, и под ногами задвигался лед, я не удержался, поскользнулся и упал. «Что это?» – подумал я, привстал, повернулся и закричал от удивления. Ледяная поверхность треснула, трещина быстро разрасталась. Всего за несколько секунд образовалось маленькое озерцо, метров сорок в диаметре, и в середине в воду погружался фургон. Солдаты и водитель барахтались вокруг него в воде.

Мне там уже делать было нечего, но я вернулся, было такое ощущение, будто кто-то силой тянул меня назад. Подойдя, увидел лейтенанта, он обеими руками вцепился в льдину и смотрел в сторону фургона. Передних колес уже не было видно, вода вливалась в открытую дверь кабины. Затем фургон быстро начал тонуть. Истошные вопли заключенных смешивались со снежными хлопьями. Вода будто выдохнула и проглотила помятую крышу фургона. Остались солдаты и водитель.

«Этим каюк», – подумал я. Мороз сковывал их движения, набухшие от воды шинели и сапоги тянули их ко дну. К тому же было видно, что плавать никто из них не умел, ни один не дотянул до берега, один за другим они исчезли с поверхности воды. Водитель был трезв и продержался дольше всех, вынырнув в последний раз, закричал: «Прощай, Наташа!»

Остались мы с лейтенантом. Из воды выглядывала только его голова и плечи. Он повернулся и попытался выползти на лед, но не смог. Попытался снова, увидел меня и застонал, в ужасе на меня уставившись. Видно было, он держался из последних сил, еще чуть-чуть – и пойдет ко дну. Я подошел к кромке, перегнулся, ухватил его за плечо и вытащил из воды на лед. Глаза у него закосили, он не понимал, в чем дело, почему я старался ради него, разве какой-нибудь обреченный на расстрел зэк пощадил бы начальника конвоя? Он стал снимать мокрые перчатки, но не смог, привстал и отпрянул назад.

– Не подходи ко мне! – крикнул он.

– Осторожней! – закричал я в ответ.

Он был не в себе, руки судорожно дрожали. Отодвинулся еще на шаг назад, успел выматерить меня и упал в воду. Теперь видна была только голова. В этот момент на поверхность выплыла подаренная азербайджанцем сумка, за ней маленький чемодан и две другие сумки. Я снял с себя ремень, лег на льдину, другой конец ремня бросил в сторону лейтенанта.

– Эй, быстрей, парень!

Он колебался. Конец ремня ушел под воду, я вытащил его и снова бросил ему.

– Ведь потонешь, сукин сын.

Тогда он попытался ухватиться, но руки у него заледенели, не мог сжать пальцы.

– Накрути на запястье!

Он накрутил, и я вытащил его на берег.

Если б вы спросили меня, почему я так поступил, я бы не смог вам объяснить. Знаю только, что я не мог оставить его в таком положении.

– Спасибо, – прошептал он сквозь стучащие зубы.

Я опять лег на живот, перегнулся через край, дотянулся до сумки азербайджанца, подтянул поближе, поднял на лед и открыл. С одной стороны попала вода, но вся одежда, кроме ватных брюк, была сухой. Глянул на лейтенанта, тот стоял и дрожал.

– Раздевайся! – крикнул я.

Сначала он не понял, глаза округлились. Я достал из сумки джемпер и показал: «Скорей». Тут он сообразил, но двигался с трудом. Я помог ему, снял с него всю промокшую одежду и надел сухие брюки. Они оказались велики, дошли ему до подмышек, я обвязал их сорочкой. Надел на него три джемпера из четырех, четвертый разорвал пополам и обернул ему ноги вместо портянок. Но ботинки все равно были ему велики, джемпер не помог. С его лица не сходило удивление. Наверное, пытался угадать, нормальный я или нет? Наконец я надел ему на голову меховую шапку, обошел кругом и тут почувствовал, как у меня изменилось настроение: меня не устраивало, чтобы лейтенант остался в живых, это было опасно.

Он стоял и в испуге глядел на меня.

– Подойди, – позвал я, тоже сделал шаг к нему и накинул на него шубу. Он был намного ниже и слабее меня, у него были серые, водянистые глаза, и он будто не верил в то, что с ним происходило. Шубы хватило на обоих, я изловчился и застегнул пуговицы. Так мы и стояли, прижавшись друг к другу, и я думал: «А что мне с ним делать теперь?» Бедняга, в страхе, как бы что-нибудь не изменилось, не смел пошевелиться. Опустил голову, потом задрожали плечи, и он заплакал.

– Что с тобой? – спросил я.

– Не знаю, – ответил он, всхлипывая.

Спустя некоторое время, когда он немного успокоился, я спросил:

– До города далеко?

– Да, мы на середине озера.

«По правде говоря, мне надо его сейчас придушить и сбросить в воду», – подумалось мне. Легко управился бы с ним, но не хотел этого делать, не считал нужным. Еще там, в фургоне, я настолько уверовал в предсказание старухи, что больше ничего не опасался и не боялся осложнений.

– Знаешь, я никогда никого не убивал, и то, в чем меня обвиняют, ложь?!

Он, казалось, не понял.

– Я говорю правду.

– Какое это имеет значение для меня сейчас, – сказал он.

– Если поверишь, будешь знать, что имеешь дело с порядочным человеком.

Спустя некоторое время он нерешительно спросил:

– Сколько мы будем здесь стоять?

– Пошли.

Когда мы вышли на укатанную колесами дорогу, я остановился и оглянулся. Потом спросил:

– Здесь озеро глубокое?

– Да, ныряльщики не могут достать дна.

– Ты уверен?