Солнце, луна и хлебное поле

Не смог усидеть на скамейке, встал и вышел на перрон. На перроне стояли двое молодых парней, курили сигареты, на них были одинаковые кожаные куртки. Больше никого не было. Я прошелся взад и вперед. Затем проводил взглядом электровоз, он одиноко, без вагонов, ехал по рельсам. Повернулся и оторопел, ко мне бежали милиционеры и рослые мужчины в гражданском. В руках они держали пистолеты.

– Руки вверх! – услышал я крик.

Первое, что почувствовал, – я обделался. Собирался поднять руки, но не было сил. «На кой черт мне нужна была эта справка? Я ведь и так был свободен», – промелькнуло в голове. Слишком далеко зашел, меня подтолкнуло предсказание той старухи-ведьмы, а ведь точно знал, что мое появление здесь было просто безрассудство и больше ничего. В этот момент раздался выстрел, затем второй. Я не ощутил попадания пуль, хотел закричать: «Не стреляйте! Сдаюсь!» – но не смог издать и звука. Легавые приближались ко мне с озверевшими лицами, их было пятеро. Пронеслись мимо меня, слева и справа, и исчезли. Я остался один, крики и выстрелы теперь слышались сзади. Повернул голову и увидел, как те двое молодых парней в кожаных куртках бежали в сторону товарных вагонов, стоявших в тупике, и отстреливались. Они скрылись за вагонами, за ними – легавые, крики и выстрелы доносились уже издалека. Я никого не интересовал, никому не было до меня дела.

Я подошел к стене и прислонился, все силы вдруг ушли, колени подогнулись, на глазах выступили слезы, и в этот момент я увидел огромную болотного цвета волну высотой с двадцатиэтажный дом, она накрыла вагоны и подступала к зданию вокзала. «Наверное, где-то рядом прорвало плотину», – подумал я и попытался бежать, но не успел, и меня закружило в мутной зеленой массе. Масса была липкой, я пытался вынырнуть, но не мог. Потом устал и больше не двигался. Помню, мной медленно овладевало спокойствие. Это я помню точно.

42

Эта зеленая, липкая масса время от времени меняла цвет, то белела как молоко, то, чаще, наступала темнота, и ничего не было видно. Изредка появлялись белые или черные бесформенные, непонятные пятна и кружили вокруг. Они то удалялись, то приближались. Вот такие смутные, лишенные смысла картины – все, что могу я с трудом припомнить. Ни звука, ни запаха, ни вкуса, ни боли, ни беспокойства, ни радости, никаких ощущений и переживаний у меня не было. Я был на дне странной вязкой густой массы, и была тишина и спокойствие, тысячу раз тишина и спокойствие и больше ничего. Но в один день птичий щебет прорезал эту густую непонятную массу и достиг меня. По телу прошла дрожь, и я почувствовал, что ко мне возвращалось сознание. Непонятная масса превратилась в желтый туман, затем этот туман исчез, и я обнаружил, что сижу на железной кровати перед окном, на окне не было решетки, оно было открыто, виднелись деревья и тропинка, около деревьев стояли длинные лавки. Подувший ветерок принес запахи сухих листьев и травы. Передо мной на ветках шиповника сидела и щебетала пестрая птичка, она была в прекрасном настроении.

С трудом, очень медленно я отважился подумать: «Боже, что со мной, где я?» На мне был грязный, синий, фланелевый халат и кальсоны, я провел рукой по лицу, наверное, был небрит с неделю. Повернулся и огляделся вокруг. Справа у стены стояла другая железная кровать, на ней на спине лежал молодой мужчина с открытыми глазами и пялился в потолок. Я с трудом пытался заговорить, заболело горло, губы не подчинялись мне.

– Эй, друг, – прошептал я наконец.

Тот не услышал.

Я подтянулся, уцепившись за изголовье кровати. Человек не обращал на меня внимания.

– Эй, ты, друг, – я постарался, и у меня получилось громче, но и на этот раз он не услышал, спокойно дышал, у него было бессмысленное, тупое лицо, он не видел меня, был в отключке. Его простыня и белье были гораздо чище моих.

В этот момент послышались голоса из-за двери. Я опять присел на постели и уставился на отросшие ногти на пальцах ног. Обстановка не походила на тюремную, но пока я не выясню, где я и что мне грозит, будет лучше прикидываться больным.

Дверь шумно открылась, вошла пожилая женщина, одетая, как монахиня, и поставила на пол бутылки с чем-то желтым. Затем она приподняла парня на кровати, надела соску на бутылку и вложила ему в рот, тот стал жадно сосать. Женщина стояла и терпеливо держала бутылку. Наконец она сняла соску с бутылки и надела на другую. Взболтала и направилась ко мне. Желтая жидкость оказалась кашей из кукурузной муки, она показалась мне очень вкусной. Я уже проглотил половину бутылки, когда обнаружил, что во рту у меня почти нет зубов: «Господи, сколько же времени я здесь провел?» Я помнил, что у меня не хватало всего девяти зубов. Когда я опустошил бутылку, женщина утерла мне рот подолом своего фартука, закрыла окно, прихватила и вторую пустую бутылку с пола и вышла из комнаты.