Солнце на моих ногах

Через полузакрытые ставни сочился бледноватый свет, оживляя тело, заснувшее поверх покрывала. Большая медленно подошла и взобралась на кровать, чтобы посмотреть на Маму вблизи: у той были закрыты глаза и приоткрыт рот, будто она собиралась произнести слово, которое никогда не слетит с губ. Старшая не знала, как вести себя – все это было так странно… Она положила ей красные розы на сердце и в конце концов пролепетала:

– Прости, пожалуйста, я сделала глупость, но я не нарочно.

Большая протянула руку к уснувшему плечу; белая кожа была холодной, твердой и бесконечно гладкой, как у ее кукол-манекенов. Она быстро отдернула руку, потом посмотрела на свои пальцы, словно их обожгло холодом.

Она инстинктивно поняла: Мама ушла. И тут вдруг что-то в ней разладилось.

Хлопья пыли – подметать, подметать, подметать, может, Мама проснется, оттого что воздух перемешивается и застывает в лучах света?

Вначале Маленькая не поняла, что произошло, потому что только Большая заходила комнату их матери; часто она даже проводила там ночь, словно у нее был не такой нос, как у всех. Маленькая ходила туда-сюда перед вонючей комнатой, но уже никогда не осмеливалась туда зайти. Прижавшись ухом к дереву, она тихонько умоляла через дверь:

– Мама, ну пожалуйста… Мама, проснись… Проснись…

Но Мама по-прежнему спала, а лежавшие вокруг нее розы из волшебной сказки начинали загнивать. Большая открывала дверь и прогоняла ее, зажав в зубах длинный липкий леденец:

– Мама устала, так что иди играть в другое место.

И она снова закрывала дверь, а Маленькая забивалась под стол, закусив ухо своего кролика.

О чем Мама и Большая могли говорить в этой бесконечной тишине?

Маленькая уже забыла, что воображала себе, но все-таки помнит, что часто ревновала.

– Алло?

– Ну, как работа?

– Они меня не оставят.

– А как ты справилась? Вот дерьмо, звонить по телефону – что тут сложного! Чем ты сейчас занята?!

Она закрывает глаза, убаюканная тихим гудением стиральной машины. Ожидает сокровищ и кружения платьев… но все становится темным и начинает вонять, из ничего возникает этот неизменный запах, молекулы прошлого, которые каждый день реактивируются дыханием – и лакомство воспоминаний мутирует, превращаясь в старый канализационный отстойник.

В квартире запахло гнилью, а потом и паразитами – дети не мылись, потому что их никто не заставлял. Беспорядок, разбросанные игрушки, все шкафы нараспашку, осколки разбитой вазы на полу, кастрюли, ставшие музыкальными инструментами, полупрозрачные мишки-конфеты, прокисшая картошка фри, небоскребы из печенья, покрытого шоколадом, одуряющий запах маленьких пастельного оттенка пони с боками, расписанными облаками, и беспрерывно работающий телевизор.

Если бы это так не затянулось и если бы не вонь, то квартира могла бы стать раем. Раем для малявок-несмышленышей.

Маленькой иногда нравится думать, что в тот вечер долгого сна сестра хотела всего лишь защитить ее, не дать ей увидеть Маму, которая уже не была Мамой. Но дальше все пошло не так, и через несколько дней мотивы старшей изменились: став крошечным диктатором маленькой страны, она уже набрасывала планы их великого будущего. Конечно, требовалось принять несколько решений, но Большая, казалось, отвергала то единственное, которое диктовали обстоятельства: ни в коем случае не вести себя так, будто ничего не случилось.

Например, надо ли им по-прежнему ходить в школу и детский садик? Большая постановила, что они останутся дома; время стремительно потеряло всякий смысл, отныне она сама решала, день сейчас или ночь, открывала и закрывала ставни когда вздумается, в зависимости от настроения. Уже тогда она предпочитала ночь, словно бесконечная черная завеса могла их от чего-то уберечь.

Есть / Спать / Есть / Спать / Есть / Спать. Главное спать: спящие красавицы никуда не торопятся.

Конечно, Маленькая подумывала о том, чтобы сбежать, постучать к соседям, обратиться за помощью к почтальону, который звонил в дверь из-за заказного письма, но она боялась Большой. Покончено с платьем из розового шелка. Покончено с фальшивой диадемой. Старшая почти изменилась лицом, и младшая думала, что это уже не ее сестра, а скорее кто-то, кто принял ее обличье, наверное, песочный человек – точно, этот гадкий песочный человек.

Сирена «Скорой помощи» ревет под ее окнами, словно механическая корова: она живет как раз посредине между казармой и больницей. Большая, даже когда ее тут нет, все равно устраивает шум.

Маленькая снимает обертку с супового кубика, бросает измельченную зелень в блестящую кастрюльку, поворачивает черную рукоятку электроплиты.

Надо поесть.

На самом деле она не голодна.

Под вечер вваливается Большая, навеселе и с упаковкой бутылок пива в руке. Ставит свою ношу прямо на пол и роется в ящиках. Находит открывашку. Маленькая сжимает кулаки.

– А твоя работа?

– Что моя работа?

– Ты же должна спасать людей, нельзя перед этим пить!

Большая откупоривает бутылку и насмешливо смотрит на сестру, прежде чем вызывающе отхлебнуть.

– Ты же должна спасать людей, нельзя перед этим пить! – повторяет она с издевкой.