Солнце на полдень

Я предпринимаю заход с тыла школы, чтоб остаться незамеченным. Достаю из-под рубашки принесенную впрок газету, в шестнадцать раз сложенную «Наднипрянскую правду». Довольно свежий, трехдневной давности, номер. Впрочем, в нем по сводке можно узнать лишь место нашего района по Одесской области. Место колхоза — в районной газете «Коллективист». Она вполовину меньше областной. Газеты нам привозит всегда Зинаида Пахомовна, сперва их сама прочтет, иные места даже подчеркнуты. Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что я теперь живу не в детдоме, а у Марчуков. Странная, бездетная семья. Скучно мне слушать то ли споры, то ли ссоры мужа с женой. Благо, что могу жить в бригаде.

…Этой весной явился в интернат Марчук. Не в пример дядьке Михайлу, он как-то очень быстро договорился с Леманом, чтоб отпустили меня к нему. Рассказал, что учительствовал в нашем селе, знал мать и отца. Да и меня — малого. Я, разумеется, согласился. Очень обрадовался я Марчуку, хотя и постарел он за те годы, что не виделись. Видно, и ему я о многом напомнил, о пережитом, о прошлом. Я видел, что слезы стояли в его глазах, когда он обнимал меня. Нос все морщил да усиками шевелил, чтоб слезы прервать. И тетя Клава, и Алка, завидев эти слезы, тоже принялись вытирать глаза. Леман даже прикрикнул на них. Что, мол, человека живьем оплакиваете. Детдом — для него всегда родной дом! Захочет — вернется!.. За это — спасибо, Федор Францевич!

Марчук что-то хотел возразить, но сдержался — решил, что Леман сказал что должно. Оба партейные!

Чисто и светло в доме учителя и агронома. Правда, ни тебе икон, ни рушников. А все же — как-то это мало похоже на уют семейного дома. Главное — детей у Марчуков нет. Сам Марчук целыми вечерами пропадает в школе, в клубе или в правлении. Зинаида Пахомовна — та на своей таратайке носится по колхозам. Три села, три колхоза — ее участок. Ведь она — участковый агроном. Видно, устали спорить и ссориться учитель и агрономша. В последнее время и мало видятся, и мало говорят. Каждый в своей комнате, точно соседи. Один заявится, другой уходит….

Зинаида Пахомовна говорит, что все одно — поедет учиться на летчицу. Она где-то достала кожаный шлем — правда, ненастоящий, на байковой подкладке, напялила и уже не расстается с ним. В синей юбке и в такой же легкой куртке, а главное, в своем шлеме — она и вправду похожа на летчицу! Из тех, которых рисуют на плакатах, в голубых комбинезонах, в шлемах с очками, с запрокинутой головой и смотрящих из-под руки на небо. Им тоже не терпится скорей в небо, туда, где летают сейчас их подруги на множестве маленьких, как журавлиный клин, самолетах. Что-то и впрямь есть волнующее в этих плакатах, а главное — много голубизны: в небе, в голубых комбинезонах, в глазах лихих и белокурых летчиц!..

Висит, конечно, такой плакат в комнатке Зинаиды Пахомовны. Висит на стенке — сбоку от кровати. Вроде коврика. Я сам еще помогал прибивать плакат. Все в комнате Зинаиды Пахомовны, как и подобает летчице — легкое, негромоздкое. Даже сама кровать — она даже вовсе не кровать, а лозовая легкая кушетка, которую даже я могу одной рукой поднять. Всегда кушетка застлана, убрана, на подушке белая, как первый снег, наволочка. Под кроватью-кушеткой небольшой чемодан в чехле из тонкой парусины. Чехол на шнуровке, на чехле — вензель вышит: три переплетающиеся буквы. И полка книг в изголовье. Иногда Зинаида Пахомовна читает перед сном. Я все эти книги просматривал. Ученые книги… Карты почв — из закрашенных, заштрихованных и голых клеток. Интересно, возьмет с собой Зинаида Пахомовна эти книги, когда на летчицу поедет учиться? Потом, почему ж она сразу на летчицу не училась?..

Это летное училище — Марчуку что кость в горле. Иной раз я слышу, как они, Марчуки, препираются. «Не женское это все же дело», — говорит Марчук. «А что женское? — раздраженно огрызается ему молодая жена. — Детей плодить?» — «Но это естественно…» — неуверенно говорит Марчук. Он всегда как-то робеет и теряет уверенность, когда говорит с молодой женой. «Тогда ошибся адресом! — с обидной резкостью бросает жена, — Надо было тебе жениться на такой, как Варвара… Не женщина — целый инкубатор!»

В голосе Зинаиды Пахомовны язвительная насмешливость. Марчук молчит. Он только вздыхает, а мне его очень жаль. Дожила бы мама до этого, я знаю, — она тоже понимала бы учителя… «Редкий человек», — говорила мама. И отец, который всегда возражал матери, соглашался.

Чисто и в комнате Марчука. Такая же кушетка-кровать да под ней плетенка. Такие ивовые белые плетенки все больше заменяют сундучки. Во всю стену — карта Советского Союза. Карандашом, там, где загогулина Днестра, маленький кружок. Это — наше село, которого, конечно, на карте нет. Совсем недалеко от Херсона… Значит, и Марчук его помнит. В том селе — могила моей матери. А где могила отца — не знаю. Где-то на Донбассе, ищи свищи…