Солнце сияло

Я в основном сидел за окошечком ночью, чтобы днем хоть на час-другой да заскочить в Стакан, понюхать, как учил Конёв, воздух - чем пахнет, но чаще дело часом-другим не ограничивалось, особенно если нужно было готовить съемку, а то и сюжет к выпуску в эфир, и я, только возникала такая возможность, тотчас засыпал, даже и стоя, словно лошадь, - в метро, в троллейбусе. Деньги, однако, завелись и у меня, я теперь не нахлебничал, отстегивал в наш бюджет сколько надо, и смог позволить к кофею в буфете пирожок, а то и два. О, в эту осень я понял, что такое деньги. Этот будто бы эквивалент товара. Какой, к черту, эквивалент! Основание цивилизации! Альфа и омега существования. Краеугольный камень всей жизни. И как просто ковать деньгу, когда имеешь дело с непосредственным обменом товара на этот краеугольный камень. Бутылку воды хозяин киоска поставил тебе продавать за двадцатку. Но что мешает затребовать за нее - да в ночное-то время - весь четвертак?

Стаса такое устраивало, ему это даже понравилось, вызывало азарт. Он уже не вспоминал о своем намерении быть радиомонтажником. Он втягивался в бизнес держателя киоска все глубже, и я видел - это ему ничуть не в тягость. Держатель киоска уже привлекал Стаса к оптовым закупкам для всех своих точек, которых у него было целый десяток, к участию в переговорах с поставщиками, улаживанию конфликтов, что постоянно возникали у него с некими казаками, с которыми держатель состоял в каких-то особых партнерских отношениях.

Стас пытался втянуть в эти дела и меня, - я отбился. Что бы я ни понял про фундамент цивилизации, купеческое дело было мне чуждо.

В буфете Стакана, еще когда я не мог позволить себе пирожка, в один прекрасный день в очереди у стойки мой глаз выловил знакомое лицо. Девушка стояла в самом конце очереди, еще двигаться и двигаться, в нетерпении постукивала по полу туфелькой и, внутренне негодуя (что так и было оттиснуто в выражении ее глаз), чтобы не видеть раздражавшей очереди впереди, незряче глядела в сторону зала, взяв себя одной рукой за локоть другой, которая, с зажатым в ней кошельком, в противоречие с выражением глаз, мило и трогательно была опущена вдоль бедра. Девушка стояла так и стояла, лицом к залу, вся открытая моему взгляду, - узнавай, припоминай, кто такая, но понять, откуда мне знакомо ее лицо, я не мог. Кого я знал в Москве, кроме тех, с кем познакомился уже здесь, в Стакане? А их мне не нужно было узнавать, я их просто знал, и все.

Потом случилось, что мы прошли с ней навстречу друг другу по коридору. Теперь я узнал ее еще издали, не видя лица, - по фигуре.

Следующая наша встреча произошла в лифте. Я вскочил в готовую к отправке кабину, уже набитую до отказа народом, обтоптался на своем пятачке и тут почувствовал устремленный на себя взгляд. Это была она. Стояла в противоположном углу лифта и бесцеремонно разглядывала меня - как до того при встрече в коридоре разглядывал ее я.

И наконец мы оказались все в той же буфетной очереди рядом. Я стоял в самом ее конце, спиной к залу, разглядывая витрину, кто-то подошел, обосновался за мной, я посмотрел: кто? - и увидел, что это она.

- По-моему, мы с вами где-то встречались, - сказал я.

- Да? - Она прыснула. Не засмеялась, а именно прыснула - словно внутри ее так и бросило в хохот, но она изо всех сил пыталась сдержаться. Несомненно встречались. По-моему, в этих же стенах, только в иных обстоятельствах.

Она договаривала - я уже знал, кто она. Я даже знал ее имя. Она прыснула - и тут же я увидел ее не только в других обстоятельствах, но и в других стенах. Она выпорхнула к нам со Стасом из глубины квартиры легким цветным мотыльком, "Ира!" - шагнул к ней Стас, она вгляделась в него и, ойкнув, прыснула: "Вы в самом деле? И с другом!".

Было мгновение - я хотел открыться ей, где и в каких обстоятельствах мы встречались, но вовремя прикусил язык. Что говорить, события того вечера жгли меня горячим чувством униженности, откройся я ей - и те события тотчас бы встали между нами непреодолимой Китайской стеной. Униженному в наследство от столкновения достается слякоть ненависти, унизившему - холод презрения. Соединение их может дать только гремучую смесь. Не открываясь ей, я наглухо замуровывал свое унижение, уничтожал его, как уничтожал и ее презрение, мы становились с ней квиты, я поднимался с ней вровень, - и там уже дальше всему должен был пойти новый отсчет и счет.

- Надо же как-то затеять разговор, - сказал я в ответ на ее самоуверенное, но ошибочное замечание о месте нашей предыдущей встречи.

- Неоригинально, - парировала она.

- Зато наверняка. Люблю, чтобы наверняка.

- Как это пресно.

- Тем не менее. Люблю, - подтвердил я.

Что напрочь не соответствовало истине. Уж чего-чего, а вот этого любви к "наверняка" - за мной никогда не водилось. Вернее было бы сказать, что наоборот.

- Наверняка - удел посредственностей, - сказала Ира.

- Или гениев, - сказал я. - У нас, знаете, недостает времени размениваться на ошибки.

- Вы себя считаете гением? - вновь слегка прыснув, спросила Ира.