Солнце сияло

- Я, знаешь, беру пример с Чехова, - проговорил Боря. - Чехов большой мастак по проституткам был. Нигде никакого борделя не пропускал. В какой город приехал - тут же в богоугодное заведение. Это все чеховеды знают. Только не пишут об этом.

- Если они не пишут, откуда ты знаешь?

- Оттуда и знаю. Я ведь дипломированный филолог. И диплом у меня по Чехову был. И в аспирантуре тема диссертации - тоже по Чехову.

- А ты что, в аспирантуре учился? - Чему бы я удивился меньше, так тому, что Боря Сорока - агент какой-нибудь Интеллиджент сервис или тайный хранитель денег почившей в бозе КПСС: до того его лощеный вид не вязался с образом ученого мужа.

- Представь себе, в аспирантуре, - с удовольствием качнул ногой Боря. Единственный путь был при советской власти порядочному человеку как-то устроиться: защитить кандидатскую. На фиг теперь нужно. Видали мы эту филологию в гробу. Вместе с Чеховым, - добавил он. Однако не всхохотнув, а скользнув улыбкой.

Спустя два дня после этого разговора мы снова давили с Борей тот же диван, в кресле с другой стороны журнального стола, разметав по огромным подлокотникам руки, утопал Борин компаньон, совладелец фирмы; во всем офисе, кроме нас, никого не осталось, а мы сидели тут, ожидая заказанных проституток. На столике между нами стояла нераскупоренная бутылка вина, початая бутылка армянского коньяка, чашки на блюдцах, жестяная банка растворимого кофе, сахарница, блюдо с фруктами.

Разговор крутился вокруг моей личности.

- Боевое крещение, ага? - подмигивая мне, говорил Борин компаньон здоровенный, как оглобля, мужик, полная противоположность Боре, - ведавший у них в фирме вопросами, что требовали силового решения.

- Николай Ростов отправляется на первое дело с французами узурпатора Буонапартишки, - подхватывал Боря, демонстрируя свою филологическую подкованность.

- Ну и чего, как он сходил на это дело? - спрашивал компаньон.

- Плохо он сходил, - отвечал я. - Упал с лошади и вывихнул руку.

- Однако ж за то был произведен в офицерское звание! - значительно поднимал палец Боря.

- Пора, пора получать офицерское звание, - раскалывалась двусмысленной ухмылкой оглобля компаньона.

Я и готов был к его получению.

Однако когда, гордо размахивая листками пропусков, в офисе зажужжал рой жриц Афродитова храма, покружился по комнатам и опустился около стола с угощением, а одна из роя - так и прямо мне на колени, меня вдруг внутри всего сотрясло от странного чувства: смеси жалости, брезгливости и презрения. Я и сейчас не могу сказать точно, что было его причиной. Ну ладно, распахивали они свое лоно жаждавшей погрузиться в него мужской плоти за деньги. В чем тут было такое уж отличие от потаскухи, отдающей себя первому встречному из чистой любви к искусству? Существует, конечно, точка зрения, что проституция - та же работа, что и любая другая. Но ведь результатом всякой работы возникает продукт. За продукт и платятся деньги. Все иное, в результате чего продукта не возникает, - это не работа. Как, скажем, не имеет к ней отношения игорный бизнес. Нельзя же считать продуктом деньги, которые делает хозяин рулетки. И проституция тоже не создает продукта. Проституция - тот же игорный бизнес. Исключая, разумеется, случай Сонечки Мармеладовой. Да она и не была же профессионалкой. Тем более по вызову.

Получается, рассуждая логически, причиной чувства, что сотрясло меня, будто я напоролся на оголенный электрический провод, было то обстоятельство, что эти девицы брали за свою неработу деньги.

Я ссадил казавшуюся мне непомерно тяжелой профессионалку секса с колен, под каким-то предлогом оставил офис будто бы на минутку - и уже не вернулся. Боря со своим компаньоном-оглоблей на другой день чуть не разорвали меня. Расходы, понесенные ими на оплату третьей жрицы, оставшейся без дела, я им возместил без разговора, но это их если и успокоило, то лишь частично.

- Капитан, никогда ты не будешь майором! - пропел-прорычал под Высоцкого оглобля, подводя итог нашей разборки.