Солнце слепых

— Педики энд медики! Медагоги энд педагоги! Вставайте на ноги! Айда купаться! — орал вдруг кто-нибудь из них, и все шестеро летели в упругую воду.

Вода от неожиданности взрывалась, и до неба, обдавая летящих чаек, взлетали вопли, брызги и свет.

— Подружка? — как-то спросил самый смешливый из компании у Маши, указывая на ворону.

— Лучшая! — ответила та и добавила: — Ее звать Марфуша.

Студенты стали называть Марфушу по имени и, протягивая печенье, манить, как курицу: «Цып-цып-цып!» Ворона игнорировала все их призывы и брезговала угощением. Только строго и загадочно глядела на всех.

— Гордая! — смеялись ребята и бросали ей угощение. Подумав с минуту, Марфуша ковыляла к печенью.

Беззаботный отдых не предполагает тягостных раздумий, поэтому все шло как нельзя лучше. Федор Иванович особо не уставал от своих забот, они сваливались разве что в выходные дни, когда народу прибывало в пять-десять раз больше. А среди недели это были одни и те же отдыхающие да еще залетные гости по командировочной или по актерской части. Раза два в неделю высаживались на остров пассажиры или туристы с проходящего теплохода. На отдыхающих по путевкам была какая-то своя тайна и круглая печать, которая означала «Строго конфиденциально». В свой круг отдыхающие с теплохода, естественно, никого не допускали и довольствовались малым, но своим.

Вот и на этот раз высадились бездельники с трехпалубного теплохода. Как нарочно, студентов в тот день не было. На их месте и расположилась разношерстая компания. Марфуша восприняла незваных гостей как потенциальную опасность и просигналила Маше: «Кр-р! Кр-р!» Девочка успокоила ее. Гости, естественно, тоже обратили внимание на Марфушу и, понятно, пытались приманить ее своими подачками. Ворона не шла, и они бросили эту затею.

Когда через пару часов купания, совмещенного с возлиянием, все направились к теплоходу, несколько человек задержались, остановившись в сторонке. Они глядели на ворону, и, казалось, спорили о чем-то. Поспорив, ударили по рукам. Слышно было, как они крикнули своим: «Сейчас! Минутку!»

Марфуша подковыляла к кучке оставленных объедков и стала рыться в них. Вдруг она вскрикнула, дернулась, взлетела на метр и тут же рухнула на землю, пронзительно вскрикнула, безуспешно пытаясь взлететь, и, издав жалобный человеческий стон, замолкла.

В группе зашумели, заорали, засмеялись, кто-то захлопал в ладоши, а одна девица кинулась целовать парня в синих шортах. Ноги у парня были белые и толстые. Маша подбежала к вороне. У той уже закатывались глаза. Из клюва торчала толстая леска. Марфуша проглотила что-то, наживленное на рыболовный крючок. Конец лески был закопан в землю и не позволил взлететь.

Девочка стала биться в истерике. Отдыхающие с теплохода умолкли, лишь парень в синих шортах хлопал себя по ляжкам, довольно смеялся и покрикивал:

— Я говорил! Я говорил! Гони, Кузя, ящик пива!

Дрейк почувствовал, как у него отнимаются ноги. Он, хромая, подошел к парню и «хуком» усадил его на песок. Хотел пнуть, но вместо этого плюнул на него и, страшно выругавшись, вернулся к Маше.

У девочки был остановившийся взгляд. Она не плакала больше, молчала, смотрела на неподвижную ворону. С трудом разогнувшись, Дрейк снова подошел к туристам и, глядя в песок, тихо произнес:

— Уматывайте! А то всех убью!

Те стали пятиться и быстро ретировались. Бесчувственного парня утащили под руки.

Марфушу похоронили под тем деревом, куда она водила Машу посмотреть на убитую людьми ворону. Дед выкопал ямку, Маша положила Марфушу в свою панамку, поцеловала ее и опустила в ямку.

— Спи спокойно, Марфуша, — сказала она. — Я тебя никогда не забуду. Никогда!

Дрейк засыпал ямку и пошел выпить с рыбачившим на острове приятелем. Машу взял с собой. Она послушно поплелась за ним, как совсем еще недавно ходила и летала за Машей Марфуша. У деда не было сил вести девочку за руку. С большим трудом он преодолел песчаную пустыню острова и там, вдали от людей, хмуро чокнувшись с приятелем, выпил полный стакан теплой водки.

Глава 20

Сколько бабок надо на девок?

— Федя! Федор! Дерейкин! Оглох, что ли?

Дрейк оглянулся. За крайним столиком с кружкой пива сидел лысый толстяк в речфлотовской форме. Пиво было под цвет его глаз.

— Гришка? Сто лет, сто зим! Ну, ты и раздался! Тоже за сто, наверное?

— За сто, — благодушно согласился толстяк. — Даже после бани, тэ сазать.

— В речфлоте?

— А то где же. Забыл? Я же водный после войны кончил. За эти годы поумнел и сам не заметил как. Умнеешь как-то незаметно, тэ сазать.

«Незаметно, — подумал Федор. — Вообще как-то незаметно от лет, когда о жизни знаешь очень мало, перескакиваешь к годам, когда о ней не знаешь ничего».

— Ты-то на пенсии? — поинтересовался Гришка.

Какой Гришка? Сейчас уже Григорий. Как же его по отчеству? — не мог вспомнить Дрейк.

— Сам не пойму. До пенсии еще три недели, а на пенсии уже три месяца.

— Я что-то тоже не врублюсь. Ну да ладно! А я тружусь. Не отпускает начальство, понимаешь, полезен еще, тэ сазать.

— Полезное свойство быть полезным…

— А чего тебя не видно совсем? Ты не в Волгограде, что ли, живешь?