Солнце тоже звезда

Я смотрю, как она идет через лобби, оглядываясь по сторонам в поисках кого-то или чего-то. Ее плечи опускаются, когда она не находит то, что ищет. Должно быть, Наташа ищет меня, верно? Если только за последние полчаса не встретила еще одного потенциального кандидата на любовь всей своей жизни. Оказавшись на улице, она медленно поворачивается в одну сторону, а потом еще медленнее – в другую. Тот, кто ей нужен, так и не появился.

Наташа

ЕГО НЕТ В ЛОББИ и нет на улице. Мне приходится смириться с тем, что его здесь нет, а еще с тем, что я все же надеялась его увидеть. Я ощущаю в животе пустоту, словно я голодна, вот только есть мне совсем не хочется.

На улице стало теплее. Я снимаю куртку, складываю ее, вешаю на руку и продолжаю стоять на прежнем месте, пытаясь решить, что мне делать. Я не хочу уходить и не хочу признаваться себе в этом. Конечно, я не верю в то, что нам суждено быть вместе, или еще в какую-нибудь подобную нелепицу. Но было бы здорово провести с ним еще несколько часов. Было бы здорово сходить с ним на свидание. Возможно, мне бы даже захотелось узнать, краснеет ли он, когда целуется. На этом самом месте я видела его в последний раз. Если я уйду, у меня не будет шанса увидеть его снова. Интересно, как проходит его собеседование? Он говорит то, что должен, или не скрывает обуревающих его сомнений и тревоги? Этому парню нужно менять взгляд на жизнь.

Я уже собираюсь уходить, но оглядываюсь в последний раз. Я знаю, что невозможно просто так почувствовать присутствие человека. Может, я все-таки заметила его краем глаза, когда шла через лобби?

Люди используют поэтический язык для описания явлений, которых не понимают. Стоит поискать, и всегда находится научное объяснение.

Так или иначе, это он. Он здесь.

Даниэль

ОНА ИДЕТ мне навстречу. Пару часов назад я бы подумал, что сейчас ее лицо выражает безразличие. Но я становлюсь экспертом по Наташе и вижу, что это безразличие напускное. Скорее всего, она рада меня видеть.

– А что случилось с твоим собеседованием? – спрашивает она, едва оказавшись возле меня.

Никаких объятий. Никакого «рада тебя видеть». Возможно, я не такой уж и эксперт по Наташе. Я должен излагать факты или говорить правду? (Любопытно, но это не всегда одно и то же.)

Факт: я перенес собеседование.

Правда: я перенес его, чтобы еще немного побыть с Наташей.

Я выбираю правду:

– Я перенес его, чтобы еще немного побыть с тобой.

– Ты в своем уме? На кону твое будущее.

– Я не сжег мосты, Таша. Я просто перенес собеседование.

– Кто это – Таша? – спрашивает она, улыбаясь уголком рта.

– А как у тебя все прошло? – Я киваю в сторону лифта. Ее улыбка тотчас исчезает. Себе на заметку: не поднимать снова эту тему.

– Отлично. Я должна вернуться сюда в три тридцать.

Я смотрю на телефон: 11:35.

– Похоже, мы можем провести еще немного времени вместе, – говорю я.

Я жду, что она закатит глаза, но она не закатывает их. Победа. Она едва заметно поеживается и потирает ладонями предплечья. Я вижу, что ее кожа покрылась мурашками, и теперь могу сказать, что узнал о ней еще один факт: она не любит холод. Я подхватываю ее куртку и помогаю ей одеться. Она просовывает одну руку в рукав, затем вторую, а потом быстро накидывает куртку себе на плечи. Я поправляю ей воротник, прикасаюсь к ее шее сзади, и она едва заметно подается назад. Ее волосы щекочут мне нос. Это мелочь, но отчего-то мне кажется, словно это происходило с нами уже не раз.

Наташа поворачивается, и я быстро убираю руки, чтобы случайно не дотронуться до нее еще раз.

– Ты уверен, что не ставишь под угрозу…

– Если честно, я не думаю об этом.

– А стоило бы. – Она замолкает и смотрит на меня взглядом, полным тревоги. – Ты сделал это из-за меня?

– Да.

– А почему ты так уверен, что я того стою?

– Интуиция, – отвечаю я.

Не знаю почему, но ей я могу говорить правду, не задумываясь.

Она едва заметно вздрагивает.

– Ты невозможный…

– Наверное, – говорю я.

Она смеется, глядя на меня своими искрящимися черными глазами, а потом спрашивает:

– Что будем делать?

Мне нужно постричься, а еще отнести отцу кошелек. Я не хочу делать ни то ни другое. Что мне хочется – это найти какое-нибудь уютное местечко и остаться с ней наедине.

Но папе нужно отнести кошелек. Я спрашиваю, готова ли она совершить путешествие в Гарлем, и она соглашается. Правда, это не самая лучшая идея. Если есть идеи хуже этой, мне они неизвестны. Мой папаша шокирует ее, это уж точно. Она познакомится с ним и решит, что я стану таким же, как он, через пятьдесят лет, и сбежит от меня. Я бы на ее месте сделал то же самое.

Мой папа – своеобразный мужчина. Я говорю «своеобразный», но имею в виду «нереально странный». Во-первых, он вообще ни с кем не разговаривает, кроме покупателей. В том числе ни со мной, ни с Чарли. Головомойки разговорами не считаются. Если все же считаются, тогда за это лето и осень он сказал Чарли больше, чем за все девятнадцать лет его жизни. Возможно, я преувеличиваю, но совсем незначительно.