Солнце тоже звезда

Не знаю, как я объясню отцу или Чарли присутствие Наташи. Насчет Чарли я, по правде говоря, не сильно беспокоюсь, а вот отец ее заметит. Он поймет, что между нами что-то есть, так же как всегда безошибочно определяет, кто из посетителей магазина – потенциальный вор и кому можно продать товар в рассрочку, а кому нет. Позже, за ужином, он что-нибудь скажет матери на корейском тем самым тоном, которым обычно жалуется на американцев. Я пока не хочу, чтобы они говорили об этом. Мы с Наташей еще не готовы к подобному давлению со стороны.

Наташа говорит, что все семьи странные, и это правда. После того как мы покончим со всеми этими делами, я обязательно попрошу рассказать о ее семье.

Мы спускаемся в метро.

– На старт, – улыбаюсь я.

Наташа

ДО ГАРЛЕМА ЕХАТЬ всего двадцать пять минут на метро, но, приезжая сюда, оказываешься словно в другой стране. Вместо небоскребов – небольшие, жмущиеся друг к другу магазинчики с яркими навесами. Воздух кажется прозрачнее, почти как в пригороде. Большинство людей, которых мы встречаем на улицах, – чернокожие.

Даниэль молчит, пока мы идем по бульвару Мартина Лютера Кинга к магазину его родителей. Он замедляет шаг, когда мы проходим мимо пустой витрины с огромной вывеской «СДАЕТСЯ В АРЕНДУ» и ломбарда с зеленым навесом. Наконец мы останавливаемся перед специализированным магазином для чернокожих, где продаются средства для ухода за волосами и прочая косметическая продукция. Он называется «Красота черных волос». Я часто захожу в такие.

– Сходи в магазин и выбери мне какое-нибудь средство для выпрямления волос, – просит мама через каждые два месяца. Это известный факт, что всеми косметическими магазинами для чернокожих владеют корейцы, – такая вот несправедливость. Не знаю, почему мне сразу не пришло это в голову, когда Даниэль сказал, что его родители держат свой магазин.

Я не могу рассмотреть, что находится внутри магазина, потому как стекла витрины заклеены старыми, выцветшими на солнце плакатами с изображениями улыбающихся чернокожих женщин в костюмах и с одинаково уложенными волосами. По всей видимости – и это доказывают плакаты в витрине, – посещать важные мероприятия можно людям только с «деловыми» прическами. Даже моя мама была недовольна, когда я решила носить афро. Она заявила, что это выглядит не «по-деловому». Но мне нравится моя прическа. Хотя ничего против длинных выпрямленных волос я не имею и раньше так и ходила. Я рада, что есть выбор. Рада, что я могу его сделать. Даниэль так нервничает, что я ощущаю его нерешительность. Интересно, ему так неловко из-за того, что я скоро встречусь с его отцом, или из-за политики их магазина? Он поворачивается ко мне и, взявшись за свой галстук, водит им из стороны в сторону, словно все это время тот был слишком туго завязан.

– Мой папа, он, если честно… – Даниэль замолкает, а потом начинает снова: – А мой брат, честно говоря…

Он смотрит куда угодно, только не мне в глаза. Его голос напряжен, вероятно, потому, что он пытается говорить не дыша.

– Может, тебе просто подождать снаружи? – Он наконец выдавливает из себя всю фразу целиком.

Вначале у меня не возникает никаких задних мыслей. Наверное, все стыдятся своих родственников. Я тоже стыжусь. По крайней мере, отца. На месте Даниэля я поступила бы точно так же. Роб никогда не виделся с моим отцом. Так было проще. Ему не приходилось слушать фальшивый американский акцент. Не приходилось смотреть, как отец ищет удобный повод заговорить о себе, о своих планах на будущее и ожидающей его славе.

Мы стоим перед входом в магазин, когда оттуда, смеясь, выходят две чернокожие девушки, а чернокожая женщина, наоборот, входит внутрь. Меня осеняет, что, возможно, Даниэль стыдится вовсе не своей семьи. Возможно, он стыдится меня. Или боится, что я заставлю его семью почувствовать себя неловко. Не знаю, почему это не пришло мне в голову раньше. Америка на самом деле совсем не большой общий котел. Она скорее похожа на блюдо с отдельными секциями для круп, мяса и овощей.

Я смотрю на Даниэля, а он по-прежнему избегает моего взгляда. Внезапно между нами возникает то, чего я совсем не ожидала.

Волосы Афроамериканская история

В АФРИКАНСКИХ КУЛЬТУРАХ ПЯТНАДЦАТОГО столетия волосы были знаком индивидуальности. Прическа могла сообщить о чем угодно – от племенной принадлежности и происхождения семьи до религии и социального статуса. Сложные прически со множеством деталей говорили о власти и богатстве. Более сдержанные означали, что человек в трауре. Волосы имели духовную значимость. Так как они растут на голове – той части тела, которая находится выше всего от земли и ближе всего к небесам, – многие африканцы считали их проводником для духов, способом взаимодействия с богом.

Все традиции, связанные с волосами, исчезли с началом рабства. На судах плененных африканцев в принудительном порядке брили наголо, что стало глобальным актом дегуманизации.