Солнце в крови. Том первый

25-го утром я вернулся к исполнению своих обязанностей и командовал армией в канун войны и в ее ходе вплоть до победы».

«Бомба» Вейцмана не повредила Рабину. Уж если Голда Меир решила, что он станет ее преемником, то не было такой силы, которая могла бы этому воспрепятствовать. К тому же израильская печать стала на сторону Рабина, подозревая Вейцмана в сведении личных счетов. Рабин, мол, помешал ему стать начальником генштаба, и поэтому Вейцман решил его морально уничтожить.

Вейцман только пожал плечами.

— Я всего лишь хотел избавить страну от слабого и неуравновешенного руководителя, — сказал он журналистам. — Но если они хотят такого лидера, то это уже не мое дело. Я свой долг выполнил.

* * *

В июне 1992 года партия Труда, выдвинув «нового» лидера Ицхака Рабина вместо «старого» Шимона Переса, одержала, наконец, победу на выборах после многолетнего прозябания в оппозиции. Оказавшись вновь у власти, Рабин доказал, что последние пятнадцать лет не прошли для него даром. Теперь он не боялся ни реформ, ни слаломных виражей политических комбинаций, ни риска, связанного с возможностью раскола в израильском обществе.

Легализация ООП, договор с Арафатом в Осло, предоставление палестинцам автономии в Иерихоне и Газе, политический блок с королем Иордании Хусейном и другие столь же радикальные шаги нового правительства за какие-нибудь два года до неузнаваемости изменили политическую ситуацию на Ближнем Востоке.

Рабин хорошо помнил, какое фиаско он потерпел пятнадцать лет назад из-за своей слабости, нерешительности и отсутствия четкой политической платформы. И новую свою концепцию стал реализовывать с почти маниакальной последовательностью на глазах впавшего в оцепенение израильского общества. Шамировский период застоя, волочившийся целое десятилетие, кончился.

Основные душевные качества человека формируются в раннем возрасте, и Рабин, разумеется, остался прежним. Просто доминировать в его характере стали те черты, которые были необходимы для завершения им же начатого миротворческого процесса.

Упорство. Строго логическая последовательность действий. Подчинение всего себя одной основополагающей идее. Способность перешагнуть через этические нормы и принципы, которые прежде казались незыблемыми.

И если раньше Рабин с неутомимостью античного героя рубил головы гидре интифады, то теперь его гнев обрушился на еврейских поселенцев. По разумению Рабина, еврейские поселения на контролируемых территориях стали препятствием на пути форсированного марша его правительства к миру с арабами. И поселенцы, доведенные до отчаяния перспективой проживания в палестинском государстве, отреагировали на политику Рабина гражданским неповиновением. Самовольно стали занимать возвышенности в Иудее и Самарии, отстаивая право евреев на исконно еврейские земли.

Рабин бросил против «мятежников» полицию и армию. Он все же не решился воспользоваться богатым опытом, приобретенным в борьбе с интифадой. В поселенцев не стреляли резиновыми пулями. Их не били дубинками. Но все же обошедшие весь мир телекадры оставляли гнетущее впечатление. Израильский ребенок, которого израильский солдат, отворачиваясь от стыда и позора, тащит куда-то в сторону; мать этого ребенка, удерживаемая двумя плачущими девочками в солдатской форме; вопли «Рабин — предатель»! постоянно звучавшие на многочисленных уличных митингах и шествиях… «Все это — издержки мирного процесса», — говорил Рабин без тени смущения.

Как ни странно, но именно беспощадная борьба с интифадой отшлифовала характер Рабина и предопределила поворот в его мировоззрении, выявившийся, лишь когда он вновь стал премьер-министром.

* * *

Интифада сравнима с извержением вулкана, с землетрясением в Армении. Но это бедствие, в отличие от стихийных, длилось годами.

Для ООП гражданское восстание на территориях явилось такой же неожиданностью, как и для израильского руководства. Не Арафат послал жителей Иудеи и Самарии на улицы, и он не смог бы, даже если бы захотел, заставить их разойтись по домам.

Палестинцы сами собой руководили, не смущаясь тем, что это не вписывалось в политическую доктрину двух Ицхаков: Шамира и Рабина.

Основные принципы израильской политики на территориях разработал Моше Даян.

— Если мы дадим им экономическое процветание, — говорил он, — нам легко будет задушить любую политическую инициативу.

И Даян открыл мосты через Иордан, одновременно разрешив жителям Иудеи и Самарии работать в Израиле.

Политика Даяна стала чем-то вроде «священной коровы» для его преемников. Они ее слепо копировали, не отступая в сторону ни на шаг.

Все были заинтересованы в том, чтобы на территориях царила благодатная тишина. Средство превратилось в самоцель. Успех министра обороны стал определяться не его способностью наладить контакты с местным населением на территориях и уж, конечно, не мерками политического характера. Точка отсчета была иной. Сумел зажать население в кулаке? Они и пикнуть не смеют? Значит, годишься для своей должности.

Министр обороны превратился в суперполицейского.

И никто лучше Рабина не подходил для этой роли.

* * *