Солнце в рюкзаке

Андрей, сказал бы он, не надо софистики. Первым — и основным, заметь! — правилом биоинженерии остается правило: все, что выращено искусственно, не есть человек.

И правило это раз в пятьдесят лет подлежит пересмотру. Пересматривают-пересматривают, но до сих пор не пересмотрели. А ведь в комиссии умы посильнее твоего, Андрей. Так что… не надо.

Раннинг ничего не ответил. Он следил за Андреем глазами и изредка прикусывал обескровленные губы.

— Мы стремились до минимума свести вашу свободу — шаг за шагом… не для нас это было нужно, а для вас. Добились. И что теперь? В соседней лаборатории десять Лайнменов. Подойди к любому, поздоровайся… он смотрит сквозь и через. Приказа нет. На остальное — внимания не обращает. Идеальный результат, да? Но когда я их вижу, мне кажется, что преступление наше разрослось до таких масштабов, что дышать нечем становится…

Он остановился.

— Здравствуй, Раннинг.

— Привет, — сказал Раннинг, следя за ним со странным вниманием.

— Еще хуже, — выговорил Андрей и остановился над пультом, согнув прямые плечи под летним тонким свитером — халат он надеть забыл. — У тебя пульс падает. Стимуляторов добавлю… Где-нибудь болит?

— Нет.

У него болело. Приборы отчетливо показывали очаги боли в медленно разрушающихся органах. Только врожденная способность к регенерации спасала его от быстрого превращения в кисель.

— А у меня вот… зуб.

Больше говорить было не о чем. Андрей еще раз отрегулировал подачу веществ и двинулся к выходу.

— Подожди, — окликнул его Раннинг и глазами показал на экран. — Отключи.

— Да, — согласился Андрей и погасил фото давно почившего лейтенанта.

Домой он не пошел — голова горела и ныли плечи, словно протащил с километр легендарное Солнце. Через километр с Солнцем за плечами я бы сдох, брезгливо подумал Андрей о самом себе.

Он направился в центр города, где разноцветными грибочками расселились по лужайкам маленькие ладные домики. В одном из них жила Анечка, готовая по причине известной симпатии принимать Андрея у себя в любое время дня и ночи.

Она приняла — позевывая и потряхивая блестящими волосами, одетая в тоненькую синтетическую маечку и короткие шорты.

— Какой мне снился сон, — сказала она. — Ни за что не догадаешься… а я не расскажу, за то, что прервал на самом интересном месте.

Андрей сделал вид, что ему безумно интересно, она кокетливо хохотала и сказала, что это слишком личное.

От личного Андрей постарался перейти к частному.

— Аня, ты специалист высокого класса.

— Маленький специалист высокого класса, — улыбнулась Анечка, намекая на свой миниатюрный рост.

— Маленький… да. Но не в этом дело.

— Кофе?

— Кофе. Аня…

— С сахаром?

— Аня!

— С молоком?

— Я серьезно.

— Я тоже. Я знаю, почему ты примчался в ночи, и поверь, ни одной женщине такая причина визита не понравится.

— Я быстро, — пообещал Андрей. — Только помоги разобраться в тезисах комиссии по поводу Основного Правила.

— Все просто, — отозвалась она, выставляя тонкие чашки, сделанные под фарфор. — Пункт «а» — радость жизни, пункт «бэ» — сопереживание, пункт «цэ» — любовь. Это упрощенно. Так вот, ничего из вышеперечисленного в нашем экземпляре не наблюдается. Сахар точно не надо?

— Сыпь что хочешь. Но это же оспоримо! Сопереживания у него — полно. Эба первая, Эба вторая… он же собой прикрывал.

— Это не сопереживание, — мотнула Анечка высоко подвязанным хвостиком светлых волос. — Он их автоматически, — она постучала согнутым пальцем по голове, — автоматически присоединял к своему пониманию команды. А командность — один из основных их инстинктов.

— Хорошо, пойдем дальше. Радость жизни. Раннинг довольно часто принимается за описания — чуть ли не в лирику уходит. Разве это не относится к радости?

— Это относится к наличию у него глаз, — ответила Анечка, облизывая палец с вареньем, взятым на пробу. — Персики с жимолостью… м-м-м…

— Любовь, — мрачно сказал Андрей. — У меня одного ощущение, что он был патологически привязан к Квоттербеку?

Анечка поставила варенье на стол, поправила салфетки.

— Ты сейчас хочешь доказать, что наши предшественники ваяли Игроков-гомосексуалов?

— Нет, — яростно ответил Андрей. — Хотел бы доказать, не говорил бы о патологиях…

— Тогда о чем ты? — ласково спросила Анечка.

— Об эмоциях… Как он их называет? Маленькое тепло.

— Не забывай — группа всегда иерархична. Он испытывал уважение к старшему по иерархии Игроку, пытался с ним конкурировать. Адреналин, естественно…

— Мне показалось сегодня, что тебе его жалко, — сказал Андрей.

— Да, жалко. И это говорит только об одном — человек здесь я. А он — наш материал, Андрей, что бы ты там ни придумывал…

Утром Андрей через силу заставил себя пойти на работу. Хотелось бросить все и больше никогда к этому не возвращаться, но ответственность пересилила. Он разгрыз несколько таблеток энергетиков, запил апельсиновым соком и явился-таки в лабораторию, хоть и с небольшим опозданием.

Раннинга разбудили за полчаса до его прихода. Он встретил Андрея коротким взглядом и отвернулся.