Солнце в руке

Каждый понимал, почему я всегда одевалась исключительно в черное. То, что я добровольно как бы ушла в тень, стушевалась, воспринималось здесь с одобрением. Понемногу я завоевала уважение и доверие тетки. На самом деле ей, болтливой, как и большинство провинциальных дам, просто некому больше было жаловаться на несварение желудка, на мигрени, на варикоз и вообще на свое ужасное здоровье, с которым она таки ухитрилась дотянуть до девяноста четырех лет! А ты рос, и чем меньше ты походил на того ободранного кролика, которого, к моему ужасу, вынули из моего собственного живота, чем яснее проступали на твоем лице нормальные человеческие черты, тем чаще я ловила себя на том, что вижу в них черты того, другого. О, это всегда было смутно и неопределенно. По блеску глаз, по пряди волос, по выражению губ, по другим таким же неясным приметам я узнавала его. Как это терзало меня! «А вот и я! Ку-ку! Я — твой сын, хочешь ты этого или нет!» Да, конечно, сейчас времена изменились. Но тогда! Чтобы дочь Кермареков в разгар войны принесла в подоле! Родила неизвестно от кого! Это было чудовищно! Если бы на меня напал насильник, это еще кое-как могло бы меня оправдать, хотя и в этом случае на меня неизбежно ложилась некая смутная вина. И потом, я ведь оставила тебя при себе! Но вот уж чему никто бы не поверил, так это тому, что при всем моем воспитании я оказалась такой наивной и глупой! Ведь тогда не было ни противозачаточных таблеток, ни прочего! Да, один-единственный раз, застигнутая врасплох, я стала любовницей Франсуа, но этого раза хватило, чтобы вся моя жизнь пошла наперекосяк! Это было слишком несправедливо. А ты рос, мой маленький Жан-Мари, и вместе с тобой росла несправедливость. Ты только вдумайся! Даже если бы судьба снова свела нас с Франсуа, чем я доказала бы ему, что этот ребенок — его?

А время шло, и вместе с ним улетучивался неверный шанс, что когда-нибудь он женится на мне. Да даже если бы он этого и захотел, я все равно ему бы отказала. Дело в том, что до меня уже дошли о нем некоторые слухи. Семья Марей де Галар все еще владела имением в Жослене и поддерживала тесные связи с какими-то дальними родственниками моей тетки. У них это вообще принято — дружить с многочисленными двоюродными и троюродными братьями и сестрами. Они пишут друг другу письма, перезваниваются и заодно сплетничают друг о друге. Мимоходом и я как-то узнала, что, говорят, сын Мареев ступил на плохую дорожку. Первые разговоры об этом пошли году в сорок седьмом или сорок восьмом. Шептали, что его поймали на мошенничестве, потом, что его выслали за границу. Еще позже пронесся слух, что он был замешан в какой-то краже… Для меня все эти пересуды были слаще меда. Я тщательно заносила в тетрадь (у меня всегда была мания вести дневник) все, что узнавала порочащего о Франсуа. Правда, это были всего лишь слухи. Для чего я этим занималась? Меня сжигало изнутри страстное желание — отомстить! Не мне одной расплачиваться! Если я молилась — это случалось нечасто, — я просила Бога об одной милости: чтобы на моем пути снова возник Франсуа. Остальное я брала на себя. Через некоторое время я завела специальную картотеку, куда складывала газетные статьи о загадочных преступлениях, если в них описывались приметы злоумышленника, более или менее напоминавшие Франсуа. Разумеется, это не мог быть он — он был слишком ловок! — но мне приносило облегчение думать, что он совершил очередное преступление, принял участие в очередном налете. Он стал моим Фантомасом, моим Джеком Потрошителем. Мысли о нем не давали мне уснуть, и тогда я повторяла себе, что у меня имеется его заложник — его сын. Да, ты прав, я вела себя, как безумная, но бывают случаи, когда только безумие помогает выжить — наподобие кокаина.