Солнце в руке

Она тоже не договаривала свои фразы до конца. Поэтому ответственность за их смысл возлагалась на того, кто и как их додумывал.

Итак, церемония прошла 24 июля в жуткую жару. И как я и предчувствовала, свадебного путешествия не последовало.

Я подхожу к самому щекотливому моменту моего рассказа, но полагаю, что все в нем должно быть воспроизведено без недомолвок, если уж он должен представлять собой научную ценность. Поэтому я обязана трезво и точно описать наш союз, ставший губительным с первого же вечера. Прежде всего бедный Бернар оказался импотентом. Представьте себе эту ужасную ночь, когда, несмотря на все усилия, у него ничего не вышло. Он напрасно старался изо всех сил, злился на себя и на меня — он даже залепил мне пощечину, завопив на ухо: «Это ты нарочно!» И чем больше он озлоблялся, тем яснее становилось его окончательное поражение. В конце концов он разрыдался у меня на плече, и до самого утра я слушала его откровения, плачевную историю его редких встреч с проститутками, которые, чтобы не тратить попусту времени, просто прогоняли его прочь. Он вдавался в подробности, утверждал, что, как и любой мужчина, всегда был чувствителен к женской красоте, но дальше обычного желания дело никогда не шло. Он консультировался с именитыми специалистами. Ему предоставляли пространные объяснения, сводившиеся к одному: «У вас все в порядке, обратитесь к психоаналитику».

— И ты обращался? — спросила я.

— Нет. У меня нет никакого желания обсуждать с кем-либо то, что я предпочитаю скрывать. Я и так все знаю. В подобных случаях валят все на отца и мать, а я слишком люблю своих родителей.

— А твоя мать, то есть мадам Вошель, она тебе не родная мать, но которая воспитала тебя, вероятно, знала все, что ты мне сейчас рассказал?

— Нет, не знала.

— А если бы знала, то все равно настаивала бы на твоей женитьбе?

— Нет. Не думаю.

— В таком случае, если я правильно поняла, ты женился на мне, чтобы она ничего не заподозрила?

— Но я люблю тебя, Кристина. Я был уверен, что когда буду держать тебя в своих объятиях…

— А ты отдаешь себе отчет в том, что губишь наши жизни?

Весь тот длинный разговор я излагаю вкратце, но, во-первых, эти воспоминания отнюдь не из приятных, а во-вторых, хочу поскорее подойти к главному — Бернар внушал мне жалость. Более того, я всегда испытывала к нему это чувство. Надеюсь, что меня правильно поймут: передо мной он утратил все свое самолюбие. Я могла бы как угодно третировать его, обращаться с ним таким образом, что он вынужден был защищаться, может быть, даже поднять на меня руку… Так нет же. Он был мужчиной, который не смог… Нет, что я такое говорю? Он был мужчиной, воспользовавшимся моим чистосердечием. Который обманул меня. И который даже не думал о том, чтобы предоставить мне через некоторое время достойный развод. Напротив. Он заваливал меня подарками и был со мной так добр, что я должна отметить здесь это особо, потому как именно его доброта сыграла главенствующую роль в последующих событиях. Что же касается меня, то я старалась не показывать свое недовольство. Ведь все думали, что муж, который так балует свою жену, просто обожает ее. Впрочем, так оно и было — он обожал меня. И когда я сказала ему, что хочу спать в другой комнате, он умолял:

— Нет, прошу тебя. Давай просто поставим две кровати. Я хоть буду видеть тебя.

Он, видимо, хотел сказать: «Буду видеть, как ты раздеваешься».

Я сдалась. Мадам Вошель, которая всюду совала свой нос, догадывалась, что все не так гладко, но ни о чем не спрашивала. Правду почуяла моя мать. Как обычно, она ограничилась лишь несколькими замечаниями. «Это не самое главное, — повторяла она. — И меня этим не особо баловали. Видно, что твой муж тебя любит. Поэтому не принимай страдальческий вид».