Солнце в руке

Жан-Мари несется вниз. Фонарь горит, ноги работают как надо, воздух поступает хорошо. Он быстро пробует на гибкость мышцы, шевелит руками — все в порядке! Дыхание ритмичное. Глаза уже понемногу привыкают к темноте. Холод со всех сторон обступает его, и чем глубже он опускается, тем свирепей ледяная хватка. В воде, словно пыль, рассеяны какие-то мелкие обломки, и когда он наугад поводит фонарем, свет на мгновение озаряет весь этот мусор. Когда плывешь в море, чувствуешь, что вокруг тебя все живет. То и дело видишь стаи рыб, вспугнутые твоим появлением и быстро удирающие прочь. Видишь лес водорослей, что колышутся в такт течению. Ты двигаешься, будто в лунном полумраке, и понимаешь, что вокруг тебя — жизнь, только иная, не похожая на привычную и потому напоминающая сон. Ты паришь и ощущаешь в душе восторг. Все, что осталось там, наверху, отсюда кажется грубым и безвкусным, а каждую окружающую мелочь хочется назвать по имени. Не то что здесь! Здесь не только никого и ничего не знаешь, но и не хочешь знать! Это просто тьма, просто мрак. Небытие. Откуда-то со стороны глухо доносится шум водосброса, звуком своим словно нагнетая опасность. Кажется, что где-то рядом грохочет поезд. И вдруг почти утыкаешься в дно — но что это за дно! Все сплошь в камнях, оно больше похоже на пустыню. Теперь надо тормозить и начинать медленно осматривать горизонт, как чайка, что кружит над пляжем, — но как раз горизонта-то тут и нет! Все похоже на все. Вот затопленная гора, а дальше, сколько хватает взгляда, — один голый булыжник. 28 метров. А вот и первая веха — искореженная канистра, придавленная кучей гальки. Чуть справа рухнувшая стена, которая, должно быть, окружала парк до того, как долину, затопили. Но вот наконец и он. На этот раз придется его ощупать. Вот эта корявая бесформенная куча проржавевшего металла — это все, что осталось от шасси, а вот эта кривая трубка — руль, а за сиденьем, вернее, за тем, что когда-то было сиденьем, — пулемет. Фонарь выхватывает из тьмы затвор и конец ленты, в которой до сих пор сидят пули. Какие могут быть сомнения: это именно тот грузовик, про который говорил дед. Но кузов его пуст. Какие-то неясные лохмотья, привалившиеся за кабиной, вполне могли бы быть ящиками, но скорее всего это офицерские сундучки, потому что на тонком металле их корпуса до сих пор видны следы короткого боя: царапины, трещины, дырки, но ничего, что хотя бы намекало бы на присутствие золотых слитков!

Медленно двигая ластами, Жан-Мари огибает остов грузовика, освещая фонариком каждую щель, каждый разлом. Он убедился: если это золото и существует, то не здесь. Может быть, чуть дальше, впереди? Ведь слитки были тяжелые. Их могло выбросить через ветровое стекло. По легкой головной боли он понимает, что пора подниматься, но прежде нужно все-таки осветить дно в том месте, куда уткнулся носом грузовик. И здесь ничего. Луч света грязнет в толще воды, давая увидеть каменистый ковер, на котором он сразу заметил бы любой металлический предмет. Жалко, что пора уходить. Итак, все кончено. Он проиграл. Едкая горечь поражения переполняет его и как будто сама несет к поверхности. С запозданием он пытается приостановиться, проверить показатель уровня давления…

Армель ждет его, подрагивая от предутреннего холода. Она не отрываясь смотрит на водную гладь, по которой все дальше и дальше от нее удаляются мелкие пузырьки — признак того, что под водой человек. Это единственный знак, что он жив, что он передвигается, и по этим пузырькам Армель следит за его шагами там, в таинственной глубине. Нет, не зря она не любит это озеро! Эта неподвижная вода может заворожить своими мертвенными красками душу, томимую одиночеством и печалями, но стоит себе представить, как там, в глубине, копошится и скребется какая-то чуждая жизнь, как становится страшно. И там, в этой густой ночи — бедный, выбившийся из сил Жан-Мари. А вдруг у него погаснет фонарь?! Господи Боже мой! Как она зла сейчас на Ван Лоо, на Ронана, а больше всего — на самое себя! Жила она себе, всеми забытая в этом древнем замке, спокойная, как восковая фигурка. Зачем ей эта суматоха? Если он найдет, то начнется настоящее безумие! А если не найдет? Тогда будет еще хуже…