Солнце в воротах храма. Япония, показанная вслух

Отрешись от этих вещей, говорят тебе мудрецы на континенте. Ведь вокруг столько места! «Хочешь воспарить к астралу – отринь от себя эту бренность вещей и рвани к небесам!»

Но у островитян-то и земли с гулькин нос, и вещей раз два и обчёлся. Они, наоборот, в каждой малой вещичке пытаются смысл найти. Может, лучше вслушаться в каждую – и найти в ней нечто неповторимое? То, что никто бы и не расслышал в этой потускневшей безделушке там, на Большой Земле?

Вот и Сэй-Сёнагон ещё в XI в. рассуждает в своих записках:

«Мне нравится, если дом, где женщина живёт в одиночестве, имеет ветхий и заброшенный вид. Пусть обвалится ограда. Пусть водяные травы заглушат пруд, сад зарастёт полынью, а сквозь песок на дорожках пробьются зелёные стебли… Сколько в этом печали и сколько красоты!»

Для японцев очень важно, чтобы в объекте было сконцентрировано время. Наполненное событиями, наполненное людьми. Вот он, этот знаменитый термин-катамаран – эстетика САБИ-ВАБИ.

ВАБИ – очарование простыми вещами. Её можно условно сравнить, например, с «эстетикой потёртой джинсы́». Однажды в нашу жизнь пришли джинсы, и потёртость вдруг стала модной. Да настолько, что вскорости из неё стали делать и гламур, и глянец – уже супер-протёртые эти джинсы, да ещё и с дырками, и всё это стало стоить отдельных денег. С практической точки зрения – абсурд. Чем же это объяснить?

А просто человек понял, что история вещи гораздо ценней, чем её сиюминутная функциональность.

И вот это уже – чисто японское. «Ва́би» – красота в простоте, а «са́би» – очарование архаичности. И всё это сливается в едином восприятии, как музыка в стереозвуке. В этом двойственном термине – простота выражения, которая уносит тебя вглубь веков. Это как машина времени, на самом деле. Ты чувствуешь на кончиках пальцев ушедшие столетия, проваливаешься в Историю – только оттого, что прикоснулся к этому предмету. Да просто посмотрел на него!

Или, скажем, уникальное искусство КИНЦУ́ГИ («золотые заплаты»). Вот разбилась у вас любимая чашка. Что будем делать? Склеивать? А вокруг говорят: ох, лучше выкинуть, ведь это несчастье приносит…

Но у японцев – любая трещинка, любой изъян неотъемлемы от истории этой чашки. Она не заслуживает ни забвения, ни маскировки. Давайте, наоборот, выделим её золотом или серебром! И вот эту чашку склеивают всё тем же лаком уруси, добавив в него золотой или серебряный порошок, – и рождается новый шедевр. Разбитая чашка перерождается, можно называть это реинкарнацией, как угодно. Но в первую очередь – таким образом восстанавливается связь предмета с его духом-ками. И тут уже фантазия работает на полную катушку, ведь это очередная работа с пустотой.

Всё пропало, исчезло, сломалось – а ты создал заново. Потому что вспомнил о духе того, что исчезло. Это работа с памятью, со временем, с прожитыми жизнями. Разговор с предками. Искусство не забывать о том, что было раньше, для того, чтобы продвигаться вперёд. Современные технологии могут меняться сколько угодно, но грош им цена, если вовремя не вспомнить: а как там делала моя бабушка?

Кстати о бабушках. Несколько лет назад посчастливилось мне переводить гениальный мультфильм «Твоё имя» Макото Синкая. Такое красивое фэнтэзи о девочке и мальчике в современной Японии. Он живёт в Токио, она – в затерянной меж гор деревушке. Но благодаря современным технологиям – смартфонам и интернетам – их жизни начинают чудесным образом пересекаться. Возникают параллельные миры, и она вселяется в него, а он в неё. Этот парадокс разрастается, ещё немного – и они оба просто исчезнут, растворятся в наползающей Пустоте!

Но тут за всей этой фантастической катавасией встает фигура девочкиной бабушки – седенькой жрицы старого деревенского храма, которая живо находит причину «сбоя» – и придумывает, как детишек расколдовать. Очень показательная история о том, как важно общаться с прошлым, которое даёт нам и силы, и мудрость, чтобы одолеть наползающую Пустоту. Тут нам и простота ваби, и старина саби – в очень искреннем, незамутнённом виде.

Пустота в мире цвета

В древнем японском языке было всего три цвета: красный (АКА́Й), лазурный (АО́Й) и жёлтый (КИИРО́Й). То есть, конечно, сегодня у них есть слова и для всех остальные цветов – как и у нас, а то и поболе, – но те слова не изначально японские, а заимствованные, они все пришли потом.

Белый и чёрный за цвета не считались. И то, и другое – это отсутствия цвета; пусто́ты, которые нужно чем-нибудь заполнять.