– Ты считаешь, что ты смог обдурить меня своими детскими сказками? – покачал он головой. – Неужели ты и вправду думаешь, что я не обратился бы напрямую в клинику, в которой тебя лечат, и не отправил бы тебя вообще за границу, был бы ты и вправду болен? Ты считаешь, что я достиг всего, чего достиг, путем такой безмерной наивности? Нет, Адам, ты глубоко заблуждаешься…
– Но почему тогда вы дали мне деньги? – искренне не понимал я.
Свитер противно прилип к моей мокрой спине, а щеки полыхали. Барон побарабанил острыми пальцами по подлокотнику.
– Хочешь всю неприглядную правду?
– Хочу! – задохнулся я.
– Потому что я посчитал, что там ее быстрее сживут с этого света, чем в хосписе, – холодно произнес Барон. – И что таким образом ты быстрее снова освободишься от этой несусветной напасти.
Тут даже играющий саму непричастность нотариус пробежался по нему любопытными глазами. Я же просто не знал, куда мне метнуться от невыносимой боли. Как волк, загнанный в клетку, я шарахался о стены своего тела, но никак не мог проломить их, чтобы сбежать из этого кошмара. Мне даже не хотелось ничего переспрашивать, как я это обычно делал. Все было прекрасно понятно. Я не ослышался, и я не спал. Все это происходило на самом деле. Барон посчитал, что Зоя быстрее умрет с лечением, чем без, и поэтому великодушно выдал деньги. С таким же успехом он мог просто расстрелять меня. Потому что теперь я летел в какую-то бездонную пропасть.
Гортанное рычание вырвалось из моего рта, и я уронил лицо в горячие ладони.
У меня не было слез. Были только тиски, сжимающие всего меня все крепче и крепче. Мою грудную клетку, мои руки, мои мозги и мои глаза… В кабинете царила тишина.
В конце концов я встал и, ни на кого не смотря, пошел к двери.
– Адам! – испуганно крикнул Барон и поднялся. – Не делай глупостей!
Я остановился, помедлил и обернулся, держась за косяк.
– Глупостей? – прошептал я. – Глупостей?!
– Глупостей, – уверенно кивнул он. – Твой мозг нетрезв. И ты не оцениваешь правильно то, что лежит на чашах весов. Это пройдет, как болезнь. А другое… Это навсегда. Это не уйдет от тебя. Не бросит. А так ты полностью отдаешься в лапы времени. Словно… – Он горько ухмыльнулся. – Словно и не было этих двадцати лет работы. Ты не такой. Я же знаю! – В голосе его сквозило отчаяние. – Я же знаю!
Я из последних сил покачал головой.
– Я именно такой, – проговорил я и вышел в коридор.
– Нет! – воскликнул Барон, когда я накидывал куртку.
Его сутулый силуэт показался в дверях, когда я уже выбегал на лестничную площадку.
– Нет!! – догнал меня его крик, когда я миновал лифт и спрыгнул на лестницу. – Сделай верный выбор, Адам!
Я перескакивал через несколько ступенек разом, хватался за перила и мчался по этажам.
– Нет!!!
Но я не слушал. Я видел один мрамор, по которому бежал, как по лаве.
– Нет!!! – донеслось до меня страшное эхо, когда я уже несся, задыхаясь, по парадному холлу. – Я жду тебя, Адам! Сегодня вечером! На Котельнической!
Что было силы я распахнул тяжелую входную дверь, зажмурился от ослепившего меня яркого солнца и вырвался на шумную улицу.
Еще долго я слепо бродил по улицам, держась тени. Я никак не мог совладать с ужасом, стягивающим мне горло петлей. В черепную крышку молотками стучали вопросы, на которые априори не могло быть ответа. «Я сам сократил Зоину жизнь своим неприятием ситуации и рвением контролировать болезнь? Я доставил ей лишние страдания? Где конкретно я сделал роковую ошибку? Когда попросил денег у Барона? Когда дал ему сломить меня еще в Амстердаме? Когда мы только познакомились?» И в конце концов: «Как я мог связаться с самим дьяволом и с такой легкостью отдаться ему полностью?» Только истерично-классический возглас «За что?!» не всплывал ни разу. Я каждой клеткой своего тела ощущал свою неоспоримую вину, густую и вязкую, как смола. И ничто, совершенно ничто, не могло ее отскрести от моей души.
Так я думал, пока меня несло в неизвестном направлении. А потом, в одно мгновение, я понял: единственное, что я мог теперь сделать, это рассказать обо всем Зое. С самого начала до самого конца. До того дня я не собирался признаваться в существовании Барона в своей жизни, потому что это казалось мне лишним. Вероятно, я немного стыдился этого перед Зоей, хотя сам толком не понимал почему. Но теперь осознание того, что я могу не успеть открыть ей столь важную часть себя, будь она даже чернее вороньего крыла, обратилось на меня охлаждающей агонию волной. Наконец я точно знал, куда иду.