Солнце встает над селом Дзауга (СИ)

К тому времени, когда Кокоя вызвали, к нему, вроде, вернулось спокойствие и нормальный цвет лица. Тимур подбадривающее легко толкнул его кулаком под столом.

-Давай, Кокой. Иди, сделай контрольный выстрел.

Алан с безразличием протиснулся мимо него и вышел.

-Чертов малолетка, - Атар наклонился к Тимуру, - Что это с ним такое?

-Обычное дело. Первый суд за его вонючие шестнадцать лет. Никак не может поверить, что мы уже практически отвертелись.

-Алан, Габараев Тимур когда-нибудь упоминал при вас о своем разговоре с Бутаевой Ингой?

-Нет. Думаю, он просто не предал значения ее угрозам. Я бы и сам никогда не подумал, что она решится на такое.

-Расскажите, как вы провели вечер 7-го сентября.

-Я пришел со школы домой. Около девяти подъехали Тимур с Асланом, предложили прокатиться, - Алан говорил спокойно и гладко, глядя остановившимся взглядом прямо перед собой. Он не смотрел ни на пацанов, ни на Ингу, ни на адвоката, словно разговаривал с кем-то невидимым. – Я согласился. Мы заехали сначала за Азаматом, потом за Вадиком. Пару часов мы просто катались по городу, потом заехали на проспект Коста, где подцепили этих девушек – Ингу и ее подружку, и поехали в сауну, - Алан запнулся. Его лицо внезапно помрачнело.

-Вы были знакомы ранее с Ингой?

Алан молчал, уставившись в пол.

-Алан!

Кокой не отвечал. Он смотрел куда-то вниз отрешенным взглядом, полным изумления, словно уже покинул этот мир, и, воспарив над землей, увидел самую суть, ядро жизни.

На скамье подсудимых зашушукались. Адвокат начал нервничать.

-Вы были знакомы…

-Нет, - резко ответил Алан, - не был.

Баллаев прочистил горло.

-Свидетель Габуева Ирина охарактеризовала истицу, как девушку легкого поведения…

Алан вдруг поднял злые глаза. В них появился странный жизнерадостный блеск. В мгновение ока на его бледных щеках, как два ярко-алых цветка расцвел нездоровый чахоточный румянец.

-Да тварь она, твоя Ирина! Сука она!

По залу прокатился удивленный вздох. Инга в трансе подняла опешивший взгляд и посмотрела на Алана, не веря собственным ушам. Все трое пацанов на скамье подсудимых рывком подались вперед, только один Тимур громко выдохнул и медленно осел на стуле. Баллаев повернулся спиной к залу, лицом к Алану и, корча выразительные рожи, яростно забормотал:

-Ты что, рехнулся, что ли?

-Дешевая сука, - повторил Кокой еще громче и отчетливее, - Мерзкая ебанная низкопробная сука!

Баллаев беспомощно обернулся к Тимуру чуть ли ни со слезами.

-Я не верю ни одному слову, - продолжал Алан, - Ни тому, что она про нее говорила, ни тому, что этот ушастый мудозвон. Если бы Инга была такой отъявленной шалавой, то я наверняка бы ее знал.

В зале началась настоящая буря. Инга смотрела на Алана во все глаза. Но он по прежнему не обращал внимание ни на кого и ни на что, словно изливал душу незримому собеседнику.

-Я думаю, - вновь заговорил Кокой, игнорируя шум в зале, - Я думаю, что она вообще была целочкой… Ну… До тех пор, пока Габарай ей не засадил.

Инга закрыла лицо руками.

-Дебил!!! – заорал, не выдержав Атар, но его крик потонул во всеобщем гудении. Все повскакивали со своих мест. Судья начал изо всех сил колотить молотком. Баллаев бросился просить перерыва.

Алан встал, распрямился и обвел зал глазами, будто римский император на своем троне перед беснующимся народом.

-Я признаю себя виновным, - крикнул он, стараясь заглушить толпу, - Я трахал эту девчонку так же безжалостно, как и остальные!

Почти в тот же момент судья объявил перерыв. Алана мгновенно уволокли куда-то Баллаев вместе с пацанами. Те накинулись на него, как стая диких собак. Все, кроме Тимура. Габарай остался в стороне. Лицо его, казалось, превратилось в каменную маску.

Инга больше не видела ничего. Глаза заволокли слезы. Она обессилено положила голову на полированный стол и разрыдалась.

   32.

Заседание возобновилось через полчаса. Все входили обратно в зал нервные и изведенные.

Пацаны заняли свои места, и через минуту адвокат привел Кокоя, походившего теперь на бесплотное приведение. Баллаев грозно сжимал его локоть, внушительно нашептывая что-то на ухо. Тот еле переставлял ноги и безучастно кивал, как заведенная кукла.

Адвокат несколько раз выбегал куда-то с телефоном, затем подбегал к Габараеву-старшему и оживленно о чем-то совещался. Баллаев сильно суетился и весь взмок от напряжения.

Эльбрус Георгиевич хмурил брови, теребил «Ролексы» на мохнатом запястье и недовольно косился на сына. Тимур-же теперь не видел ничего вокруг, казалось, что все происходящее, всеобщий психоз и истерика, отчаяние и надежда никак его больше не касались. Он сидел, спокойно откинувшись на спинку стула и сцепив пальцы рук, мрачный, как свинцовая туча. Словно он уже знал свой неотвратимый приговор, и взгляд у него был безразличный и опустошенный, как у смертника.