Солнце за нас. Автобиография

После открытия выставки Володя пригласил меня: «Мы хотим отметить, собираемся к нашему товарищу-художнику в мастерскую. Если хочешь, присоединяйся». Еще бы, хочу! А я же взял с собой «Хассельблад». Можно в мастерской поснимать? Мне разрешили, я достал камеру, и все такие: «Оооооооо!» И тут я подумал: вот родные люди! Они меня понимают! Они хоть и не фотографы, но знают, что это крутая вещь, не какой-то там «Никон» с «Кэноном», а настоящая аналоговая камера. Врубаются! Меня это, конечно, подкупило. Вот они, люди искусства, и я среди них. Не то чтобы я там тихо сидел в уголочке. Володе не очень нравилось сниматься, но он позволил мне поснимать картины, я сделал несколько кадров. Мы пообщались. Но общение было довольно скованным. Володя привел Рому Зверя! Как он вообще попал сюда?! Такой вопрос читался на лицах художников. Что он здесь делает? Ему же надо в телевизоре петь… Таким образом я познакомился со многими художниками и с живописью вообще. Советской, постсоветской. Это ведь такая цепочка: начинаешь с одного, продолжаешь другим, все потом смешивается и лепится одно к другому. Раз тебе интересно, ты в это погружаешься.

Володя подарил мне буклет выставки, одна из картин в нем называлась «Вакханка», и она мне очень понравилась. Я спросил, можно ли ее посмотреть живьем, на что Володя мне ответил:

— «Вакханка»? Так я продал ее уже.

Тут меня осенило: а что, тут еще и покупать можно? Картины можно покупать?!

— И ты их продаешь?!

— Конечно! Я же художник, я продаю свои картины, я на это живу. Я же больше ничего другого не умею делать, только рисовать. Это мой хлеб.

Потом мы еще встречались, ходили вместе уже на выставку его жены Маши Семенской. Я познакомился с другими художниками, с людьми, которые около художников тусят, — искусствоведы, меценаты, галерейщики. «Реджина», Крокин. Сам господин Крокин… Частично тусу художественную, какой-то ее пласт, я узнал. Я туда зашел, и мне было интересно. С Володей мы стали друзьями. Мы часто беседовали об искусстве, о том, как художники делают что-то новое, как они общаются, как они переваривают информацию, во что она превращается. Он интересовался, как это происходит в музыке.

— А вы, музыканты, встречаетесь? Обмениваетесь идеями?

— Нет.

— Правда?

— Может, кто-то встречается на «Золотом граммофоне» а-ля Валерий Меладзе с Колей Басковым.

Они обнимутся, чмокнутся, поделятся контактами нужных людей. Эта золотограммофонская туса так живет. Они же живут не за счет гастрольного кассового заработка, а за счет связей. Туса, связи, мы свои. Мы друг дружке помогаем. А в рок-музыке нет такого понятия, как помощь. Дружат просто личность с личностью, и всё.

И вот мы с Володей часто общались на тему искусства, каким оно должно быть и где общее между изобразительным искусством и музыкой, фотографией, поэзией. Где общий знаменатель? Почему эта картина крутая и эта песня тоже, а та картина никакая и песня так себе. Мы искали эти точки, общий смысл. И мы, конечно, его нашли. И достаточно быстро.

Оказалось все просто: это искренность. Я и раньше, может, подсознательно это чувствовал. И Володя знал тоже, просто с музыкой не был связан. Мы сошлись на одном и том же: самое главное в искусстве — это искренность и открытость. Надо раздеваться. Самое сложное — это раздеться. Оголиться и показать себя, какой ты есть. Не прикрываться какой-то формой, а быть искренним. Потому что именно искренность всегда работает в любом виде искусства.

А еще мы вместе рисовали. Когда я в первый раз приехал в гости к Семенским, они предложили:

— Давай порисуем вместе.

— Но я не умею рисовать.

— То, что у тебя нет академического образования, — это ничего не значит. Рисовать умеют все. Просто все думают, что художник — тот, кто учился, а на самом деле это не так.

И я начал рисовать. Сначала это была какая-то мазня. Мы рисовали вместе. Володя говорил: «Ты начинаешь, я заканчиваю». Так и рисовали. И когда я делал первые штрихи, он поглядывал на Машу, Маша на него, и они оценивали, чем я отличаюсь, насколько экспрессивно я рисую, кто я: минималист, реалист, наивнист. Им было интересно, как я провожу линию, рисую лицо, цветок, воду, небо… Это же тоже почерк. Если в песнях я такой, то и в живописи примерно тот же. Но это, конечно, совершенно иное занятие. Мне было интересно, и я начал этим потихонечку увлекаться. Так как мы с Мариной часто проводили время в Париже, а она очень любит посещать музеи, у нас появился общий интерес. Она меня поддержала, практически заново открыла для меня театр, балет.