Солнце завтрашнего дня

Наше дитя было обязано своим появлением на свет путешествию в Крым. Я буду умирать – стану помнить крупные звезды на небе, как белые черешни… Мы еще смеялись, что хотелось бы их съесть. Крым дышал тогда негой и прелестью. Ах, какие это бледные и приблизительные слова, чтобы описать наш Крым, где мы были так счастливы… А помнишь наше путешествие в Гурзуф и Симеиз? Мы с тобой с благоговением вступили в Гурзуфский парк, где сохранился домик Раевского – в нем гостил сам Пушкин! Одна мысль, что он гулял по этим брегам Тавриды, волновала нас безмерно. Мы также вообразили себе, что идем по его тропам. Именно тогда ты сказала, что бедный Александр Сергеевич пал жертвой чудовищной несправедливости… Эта мысль засела во мне… Я знал все про дуэль, про заговор Дантеса. Но именно в тот момент в голове мелькнула мысль, что, возможно, были и иные мотивы. И эту мысль, это зерно сомнения и одновременно луч, который указывал на поиски, заронила во мне ты, моя чудесная Люся!

Только подумать, мы с тобой ходили по тем же самым тропам, что и Александр Сергеевич, и видели то же самое море. От всего этого кружилась голова. И моя, и твоя. И я помню, как мы после парка вышли к морю, и его беспощадно яркая синь буквально ослепила нас. Блики полуденного солнца, ярко-синее море, тепло нагретых на солнце трав и твоя кожа, пахнущая светом и солью… Я готов был целовать каждую жилку на твоей руке, такой она мне казалась трогательной и беззащитной. Именно тогда меня вдруг пронзила мысль, что мы все умрем. Если уж было суждено умереть такому величайшему гению всех времен, как наше солнце – Пушкин, то что говорить о нас, простых смертных. И эта чудовищная несправедливость жизни потрясла меня. Хотелось что-то сделать, и немедленно, чтобы нарушить этот привычный, но оттого не менее возмутительный порядок вещей. «Мы все умрем, – стучало у меня в голове, – все…»

Наверное, что-то отразилось на моем лице, потому что ты спросила меня, что со мной, почему я так изменился в лице. Я не знал, что на это ответить, вернее, мне ничего не хотелось отвечать. Я понимал, что заговорить в такую минуту о смерти – значит нарушить божественную полноту тех минут, в которых мы пребывали…

В ту ночь, как мне кажется, и появилось в тебе крохотное гранатовое зернышко – наша Мария… Зернышко света, которое росло, питалось твоими соками, а потом появилось на свет на радость всем нам. Хотя шла война, и это омрачало наше счастье, но мы верили, что все наладится, мы победим супостатов, всех наших врагов, и в мир придет то равновесие, в котором пребывали раньше.

Но этого не случилось… страшная, темная туча накрывала нас всех, и постепенно Россия погрузилась во мрак. И чем дальше, тем гуще он становился. Кругом царил какой-то невообразимый ужас. Словно наступил конец библейских времен, и образы Апокалипсиса явились перед всеми нами воочию. Помнишь тот самый отрывок, где говорилось о всадниках на четырех конях. У моего отца в кабинете еще висели гравюры Дюрера. Маленьким я представлял себе этих страшных всадников, когда мне читали сказки, и тогда ад разверзался прямо передо мной. Так было после всех потрясений: Первой мировой войны, Февральской революции, октябрьского переворота… И то воспоминание о Крыме, о нашей поездке постепенно тускнело и стиралось… Как будто ничего и не было… Модный психотерапевт Фрейд объяснил бы забвение какими-нибудь неврозами, но я ничего не хочу объяснять…

А теперь я все вспомнил – так живо и с такой радостью…

Милая моя Люся! Как я подумаю, что все-все проходит и прав старый мудрый Экклезиаст, так мне становится не по себе…

А стихи молодого Сирина, о котором я писал тебе выше, хороши!

* * *

Я вас благословляю, мои Люся и Мария, Машенька. Не забывайте своего мужа и отца! Никогда! Как же мне сейчас вас не хватает…»

Глава седьмая Призраки старого кладбища

Память согревает человека изнутри. И в то же время рвет его на части.

Харуки Мураками

На улице было серо и хмуро, кажется, собирался дождь… «Самое время для посещения кладбища», – подумал Павел.

Старое кладбище находилось на востоке, к нему надо было идти через весь город, потом подниматься по улице вверх. Затем дорога виляла: делала зигзагообразный маневр, и Паша оказался перед чугунной оградой: за ней виднелась небольшая часовня…

Как найти могилу убитого, Стелла Дмитриевна объяснила. Только он о ней подумал, раздался звонок – тихая мелодия.

– Нашли? – услышал он голос своей недавней собеседницы.

– Я уже здесь.

– Хотела сказать «удачи». Но понимаю: как-то неуместно… Когда будете возвращаться – позвоните. У меня кое-что для вас есть. Обязательно позвоните – я буду ждать.