Солнце завтрашнего дня

Когда автобус подошел к остановке и они сошли на тротуар, Паша ахнул: прямо за остановкой раскинулось дерево – наполовину красное, наполовину золотое – как в сказке… Он пошел за родителями, не останавливаясь. Они двигались за нотариусом. Звали ее Аллой Федоровной, ее ярко-красный плащ сигналил им раздражающим маяком.

Через десять минут вошли во двор, пересекли его и оказались перед дверью шестиэтажного дома.

– Дом хороший, – сказала Алла Федоровна, окидывая здание цепким взглядом оценщика. – Крепкий, простоит еще сто лет и никакой реновации не потребует. – Она набрала код и потянула дверь на себя.

Они нырнули в подъезд, и дверь захлопнулась за ними с гулким звуком. В этот момент Паша обернулся назад, словно желая удостовериться, что дверь на месте и выход есть.

На третий этаж они поднялись пешком – лифт в шахте двигался медленно, ворча и громыхая цепями. Никто из них не захотел ждать, поэтому рванули вверх по лестнице, растянувшись в цепочку: первой Алла Федоровна, потом отец, следом мать. Замыкал это шествие Павел.

По лицу Аллы Федоровны было видно, что она изо всех сил старается скрыть зависть к деревенщине, которой внезапно повезло получить недвигу в центре Москвы. Эта зависть таилась в ее двойном подбородке, острых карих глазах, губах, которые она то поджимала, то вытягивала в трубочку, с шумом вдыхая воздух. Она таилась в нарочито суетливых жестах. Женщина смотрела то подобострастно, то презрительно, не понимая, как смешно она выглядит со стороны.

Перед тем как открыть дверь квартиры, Алла Федоровна с важностью взглянула на них, словно призывая отнестись к моменту со всей серьезностью, потом вставила ключ в замок, повернула на два оборота, с усилием нажала на дверь, и та распахнулась.

– Прошу! – торжественно произнесла Алла Федоровна.

Она зашла в коридор, они следом.

Первое, что бросилось в глаза Павлу, – старинный трельяж с тяжелой красивой окантовкой – литые розы с вензелями. Мама дорогая! Вот красота! Такие зеркала Паша видел только в музее, а здесь прямо дома! Они прошли на кухню – высокие потолки, мебель старая, похоже, еще из советских времен. Кухня была не очень большой, но из-за высоты потолков складывалось впечатление, что помещение залито светом. Потом осмотрели две комнаты: одна побольше – гостиная, сказала Алла Федоровна, растянув гласные, отчего получилось – го-о-остин-на-а-ая… да еще с блеском в глазах. У одной из стен стояло пианино – было видно, что тоже старинное. Буфет с посудой, легкие занавеси. Изящная люстра, на полу – сине-красный ковер.

– Теперь в спальню хозяйки, – тем же торжественным тоном объявила Алла.

В спальне находиться было тяжело, там еще держался стойкий запах лекарств, на стуле лежала стопка одежды, а на полу перед большой кроватью стояла пара разношенных тапочек неопределенного цвета.

– Это вы осмотрите потом. – Алла Федоровна быстро развернулась, и они вернулись в гостиную.

Паше было вручено свидетельство о наследстве. В голове у него стоял легкий туман, но мать и отец документы прочитали внимательно – два раза.

Затем Алла Федоровна выразительно посмотрела на них.

– Сверх гонорара – еще вознаграждение, – сказала она.

Грабительскую, по Пашиным меркам, сумму удалось скостить на тридцать процентов, и Алла Федоровна ушла, всей своей спиной в ярко-розовом плаще показывая презрение к выскочкам, которые прыгнули из грязи в князи.

Запах тяжелых духов выветрился, они сели на диван в гостиной. При каждом движении родителей диван издавал скрипучие звуки, словно жалуясь на непрошеных жильцов.

Павел сидел напротив них на стуле с изогнутой спинкой. Разговаривали они почему-то негромко, чуть ли не шепотом, как будто кто-то мог их услышать. Говорили о какой-то ерунде – о банках с консервированными помидорами, о соседке, у которой дочь рожала третьего, о том, что отца могут уволить с работы в любой момент, а его сестре Татьяне требуются новая куртка и сапоги. Наконец отец встал и слегка хлопнул ладонью по столу:

– Ну, мы с матерью поехали обратно. А ты здесь осваивайся.

– Звони нам, – прибавила мать.

– Вы не останетесь? – глупо спросил Павел. – Переночевали бы здесь.

– Нет. У нас дела, да и Татьяну оставлять одну не хочется.

Татьяна была Пашиной младшей сестрой двенадцати лет.

– Да-да. Я понимаю… Танька темноты боится. Один раз я ее напугал, так она со мной два дня не разговаривала.

– Герой! – Отец осуждающе фыркнул, но хлопнул его по плечу.

Павел проводил родителей до двери. Мать чмокнула его в щеку. Отец кивнул и сделал каменное лицо: мол, не дрейфь, прорвемся.

Хотелось сбежать вслед за ними по лестнице, он еще никогда не жил один, без семьи. Было чувство, что его рассекли пополам. Но Паша понимал что будет выглядеть маменьким сыночком и слюнтяем, а он уже взрослый человек и работает в полиции. Поэтому придется сдержать свои порывы и не раскисать.

Они ушли, и Павел остался один в незнакомой квартире, которая теперь принадлежала ему.

Он подошел к трельяжу в коридоре. В полутьме его глаза почему-то казались разного цвета: один черный, другой – зеленый.