Солнце земли Русской

На том и отпустил их. Двоих только, а остальных немцев и чудь пленную, сковав, велел отправить в Новгород в подарок госпо́де. Хотел и псковских бояр-изменников туда же послать, пусть, мол, госпо́да сама с ними разбирается, но все воеводы и жители псковские уговорили его не делать этого, а тут же, во Пскове, самому и решить их жалкую участь. Он подумал и согласился. Их отдали толпе, и вскоре, растерзанные, они болтались на веревках вдоль кромских стен.

Легкое взятие Пскова сильно взбодрило всю Александрову рать. Ни один из знаменитых витязей не погиб во время изгона, да и всех-то погибших набиралось не более трех десятков простых воинов. Зато немцев, чуди и переметных псковитян побито было сотни две, никак не меньше. Архиепископ Спиридон в главном храме Мирожского монастыря пел Александру многолетие пред чудотворной иконой Богородицы и величал его, именуя благоверным князем Александром, победителем Невским, Копорским и Псковским. Шел Великий пост, и потому праздновать возвращение Пскова было неуместно. Проведя здесь несколько дней, Александр двинулся на Изборск и овладел древним градом Трувора еще легче, чем Псковом. Здесь он вновь встретился с псами-братьями, недавними псковскими фогтами. Они передали ему слова местера о том, что в сие лето немцы овладеют и Псковом, и Новгородом, и Полоцком, и даже самим Переяславлем. Воеводы в ярости требовали повесить братьев, но князь вновь отпустил Петра и Людвига подобру-поздорову.

Сюда, в Изборск, в самый канун Благовещения пришло к нему известие от Саночки. О том, что княгиня благополучно родила, но не второго сына, как ожидалось, а дочь, которую в первый день марта окрестили и назвали Евдокией. Князя сия новость развеселила:

— Вот и славно! Будет теперь мой бабёныш в полном женском окружении!

В тот же день он вышел из Изборска и перевел свою большую рать на берега Пимжи. Здесь вместе со Спиридоном он посетил троих монахов-отшельников, живущих в глубоких пещерах, или, как здесь говорили, печорах. С ними они и вспоминали Благовещение Богородицы. Шел мокрый и липкий снег, сугробы стали подтаивать, и Александр даже пригорюнился, что придется возвращаться в Изборск и там пережидать оттепель, там встречать немцев. Но на другой день стало холодать, а затем и вовсе вернулись морозы. Войско двинулось дальше, вышло к берегу Псковского озера, поднялось вверх до Колпина и остановилось в селе Вербном, в месте впадения в озеро реки Медовой. Здесь дозорные донесли, что войска немцев идут им навстречу и расстояния осталось никак не больше полутора поприщ. Морозы еще больше усилились. От Вербного Александр повел полки на Ряпин, и тридцатого марта произошло столкновение передовых полков его войска с передовыми полками ордена — Мостовский бой, в котором погиб Домаш и были смертельно ранены Кербет и Савва. Тело Домаша Твердиславича его отроки в тот же день повезли в Новгород, Кербет умер в селе Узмени и оттуда его повезли в Тверь, а Савву оставили умирающим в Узмени.

Первого апреля Александр двинулся на полночь к Омовже — туда, где восемь лет тому назад они с отцом разгромили и пустили под лед тысячное войско, возглавляемое ритарами, именующими себя Христовой милицией и братьями по мечу[119]. Потом сей орден Милиции-Христа был окончательно разбит жмудью и земгалой неподалеку от городка Сауле[120].

Ему казалось, что, если повторить битву в том же месте, гибель немцев будет неотвратимой. И все же чутье подсказывало, что дважды невозможно ступить на лед одной и той же реки, чтобы пустить под сей лед своих врагов. Где-то глубоко в душе он уже знал, что сражению уготовано место на льду Чудского озера.

Так и получалось. Хитрый Андрияш угадал замысел Александра и преградил ему дорогу к заветной Омовже. Повернувшись, Ярославич вышел к озеру и перевел войска на противоположный берег. Это было вчера, а сегодня огромная, почти двадцатитысячная рать готовилась к решающему сражению, раскинувшись на несколько верст от Кобыльего Городища при устье реки Желчи, вдоль островов Горушка, Городец и Озолица[121] до поворота на Узмень.

Александр повернул Аера и вновь обратился взором в сторону того берега, на котором стояли немцы. Желтое, почти весеннее солнце весело и озорно просачивалось сквозь морозную пелену воздуха. Князь глубоко вдохнул, выдохнул и сказал:

— Стало быть, так, брате Андрюша, Ядрейко Ярославич! Слушай меня внимательно.

— Слушаю, Саша, — тихо и покорно ответил Андрей.

— Тебе поручаю крыло ошую от чела. Там. — Он указал на пространства вдоль берега слева от них. — Ты со своими двумя тысячами, суздальский полк Ратислава, полки муромские и гороховецкие… Достаточно, около четырех тысяч вас наберется. Будете стоять у входа в Узмень и ударите тогда, когда я, стоя на Вороньем Камне, подниму золотого владимирского льва — знамя наше. До того мгновения стоять терпеливо и не встревать. Понял, браточек?

— Понятно, Саша.

— Теперь вы, Гаврило и Сбыслав.

— Слушаем! — взволнованно отозвался Олексич.

— Вам поручаю самое главное — чело. Вы с вашими полками встанете здесь, где мы стоим сейчас.

— Ясно.