Соло На Два Голоса (СИ)

Опять и снова мусолила я в голове дикие, страшные, грязные слова Лёшки о... выражусь культурно - об интимной стороне нашей жизни. Таблетки не помогали ни расслабиться, ни не думать. А я ненавижу эту тему! Ненавижу её в разговорах даже в шутку, в анекдотах, в кино - где угодно! И не потому что ханжа или придуриваюсь, а потому, что, если углубиться в эти мысли или разговоры, меня всегда, всегда, смолоду начинает тошнить и становится горько во рту. Будто я страдаю некими желудочными заболеваниями - а я не страдаю! Нет у меня никаких таких болячек. А реакция подобная есть.

Поэтому всегда уходила от заданной кем бы то ни было темы, не принимала участия в шутливо-скользкой болтовне, даже с подружками. Когда об этом со мной по разным причинам - по любым! - пытались заговаривать мужчины, я резко прерывала их и просила больше никогда со мной не беседовать. Они, кстати, всегда удивлялись, часто принимали меня либо за ханжу, либо за чокнутую на сексе, только с другой стороны - интимофобку; в иных случаях на этом моментально заканчивались только что начатые отношения. А дело-то было лишь в том, что я опасалась дурноты, тошноты и вкуса желчи во рту, но не считала никогда нужным конкретизировать то, что меня гложет. Стоит представить, какой разговорчик бы мог получиться. Умора. "Простите, но я не люблю данную тему, потому что от слова "оргазм" у меня случается желудочный спазм, а при слове "клитор" - неприятные выделения желчи, ощущаемые во рту.

Пусть думают, что хотят. Нет и всё! Тема табуирована.

На самом пике лечения таблетками по научной и мудрой схеме, меня начали опять и снова навязчиво донимать мысли и воспоминания о том жутком разговоре с бывшим мужем. Однажды была я дома одна, без Илюши. И хоть на дворе царил белый день, меня неудержимо влекло прилечь: сил не было никаких, хотя спать не хотелось. Хотелось лежать ровненько, не шевелясь и пялиться в потолок. Не отрываясь. Как на экран в кинотеатре, но чтобы кино при этом не показывали.

Легла, плотно задёрнув шторы и включив кондиционер на 18 градусов. Люблю, когда холодно, потому что легче задрёмывается. Лишь во сне или в дрёме наступает настоящее расслабление, облегчение...

Лежу, вытянувшись, чтобы всей спиной чувствовать мою жёсткую "полезную для спины" кровать, слушаю тихое шуршание кондея, вокруг полумрак, прохладно. И вдруг - странное ощущение! Будто что-то меняется... шуршание становится похожим на зимнее завывание ветра за плотно закрытыми окном. Да, конечно, это же сильная метель на улице! Кровать под спиной делается мягче, будто откуда ни возьмись подо мной появился матрасик... стало почти совсем мягко! Не то, что на моей нынешней жёстко-ортопедической тахте, исключительно полезной, как внушает реклама...

И запах. Запах комнаты моего детства - смесь ароматов клеёнки, которой обклеена дверь, застиранного тысячу раз белья, плохо закрытой гуаши, что стоит на моём письменном столике рядом с кроватью. Я чувствую этот запах, он назойливо щекочет мой нос, заставляя вертеться, крутиться, пытаясь избавиться от наваждения. Не успеваю...

...И вот уже я нахожусь там, где я же, десятилетняя, лежу на своей тахтушке в тогдашней любимой позе - на животе, пытаюсь уснуть. Помню, хорошо помню, как мне что-то мешает, какая-то тревога или даже страх. И такое повторяется уже не одну ночь, а будильник, что на тумбочке, заведённый на семь утра, успел превратиться в моего страшного врага: он такой огромный, тяжёлый, с жирно нарисованными цифрами. И, боже мой, как громко и надсадно он тикает! Просто разрывает мозг своим тиканьем, гадина!

Вижу, как я, маленькая, приоткрываю глаза и смотрю в темноте на тикающую тварь. Сейчас моё зрение мне не позволяет видеть в темноте так, как я могла тогда. А в детстве я отчётливо могла видеть, что стрелки зло показывает, к примеру, два часа. Ночи. А у меня, десятилетней, бессонница, натуральная бессонница. В животе холодный ком, на лбу капли пота. И тревога разъедает мою душу, какая же мучительная тревога! Я помню, девочка моя, помню...

Внезапно тихонько вскрипывает дверь. Я шарахаюсь к стене... я знаю, кто пришёл.

Мамин Серж на цыпочках подкрадывается к моей кровати, к лежащей девочке. Я вижу - моё зрение вдруг превратилось в зрение маленького ребёнка - как девочка судорожно сжалась под одеялом, как стиснулись её кулачки. Нет, это я видеть не могу. Но я помню.

А она знает, что сейчас будет делать её "новый папа".

Серж просовывает руки под одеяло. Помню! Помню: поскольку я лежу на животе, его руки пропихиваются между поверхностью тахты и моим животом. Холодные, ледяные руки.

- Я только поправлю твою постельку, - его шёпот дрожит и фальцетит - вот как может шёпот звучать фальцетом? А может. - Не беспокойся, малышка, я быстренько, ты спи.

- Не надо, пожалуйста, дядя Серёжа! - всхлипываю я, десятилетняя. - У меня всё в порядке с постелькою!

- Тс! Ты не знаешь! Одеялко сбилось... я поправлю сейчас, и всё будет хорошо...