Соломея и Кудеяр

По счастью, Иван Федорович оказался уже достаточно взрослым мальчиком. За время битвы трижды плотно сцепился в клинки – но его ни разу даже не поцарапало.

* * *

Москва не раз видела под стенами своими дикие татарские орды, теряла людей, фабрики, товары – все, что не успевали спасти, спрятать в крепость до разбойничьего набега, и потому известие о том, что огромную армию крымского царя воевода Овчина-Телепнев-Оболенский разгромил вдребезги где-то под Тулой, вызвало в столице необычайный восторг и воодушевление. Во многих церквях были заказаны в его честь молебны «за здравие», о нем рассказывали друг другу купцы на рынках, бабы в храмах, соседи в банях – что не личные, а общественные, – а ушлые торгаши даже напечатали листки с похвальными виршами, каковые зело охотно раскупались на лотках и улицах. Возвращения князя Ивана Федоровича ждали с нетерпением, и когда победитель в сопровождении свиты и нескольких сотников въехал в Москву – его забрасывали цветами, кричали здравицы, вязали на сбрую и стремена цветные ленты, да и просто пытались прикоснуться. А кто не мог протиснуться – махал руками, свистел или просто хлопал в ладони.

С шумом таким и гамом воевода целых два часа добирался до своего подворья, а когда ворота закрылись – толпа москвичей еще долго не расходилась, через тын выкрикивая свои благодарности и пожелания…

Разумеется, вернувшийся из похода воевода с сотоварищи первым делом приняли баньку, отоспались, попировали, попарились еще разок, окончательно избавляясь от дорожной грязи, – и лишь на третий день скинувший поддоспешник и толстые юфтевые сапоги князь Иван Федорович нарядился в красную, расшитую золотом ферязь с вошвами из шелка да с самоцветами, застегнулся не широким ратным поясом с саблей, двумя ножами, тяжелым подсумком и петлей с топориком – а ремнем с наклепанными серебряными пластинками, да в центре каждой – яхонт али янтарь с глазком кошачьим, сапожки надел мягкие, войлочные, с носочками серебряными да шитьем богатым, бороду расчесал да две косички тонкие повелел по стороне правой заплести. И этаким щеголем вместе со свитой ближней в Кремль поскакал – к государю с отчетом.

Разумеется, бурная встреча, устроенная жителями столицы победителю басурманского воинства, не осталась незамеченной при дворе, и потому Великий князь принял воеводу с подобающей случаю пышностью. Не в горнице своей и не в думной зале – а в сверкающей золотом Посольской палате, при собравшихся боярах многих, дьяках и гостях иноземных, сидя на троне в наряде чинном. Рядом и чуть ниже сидела его молодая супруга в плотном окружении своей, женской, свиты.

Пахнущий березовой чистотой, сверкающий золотом, драгоценными каменьями и лучащийся весельем воевода в сопровождении ближних бояр прошел через распахнутые специально для него парадные двустворчатые двери и перед нижними ступенями трона порывисто поклонился Василию, прижав ладонь к груди:

– По воле твоей, Великий князь, поскакал я ныне в степь Дикую ворогов твоих искать, да всех по случаю и стоптал! Вот, прими мечи крымские, каковыми державу твою басурмане покорить желали!

Иван Федорович хлопнул в ладони – и бояре из свиты высыпали к ногам государя изрядную груду татарских сабель. Пудов на пять, не менее. Василий Иванович вытянул ноги, поставил их на вражеское оружие. Довольно улыбнулся:

– Ты славный воин, князь! Гордость державы моей и всей земли русской! За победу твою великую жалую тебе шубу соболью с моего плеча и ряды соляные торговые в Нижнем Новгороде в кормление.

Из-за трона вышли подьячие из Дворцового приказа в белых кафтанах, накинули на воеводу тяжелое одеяние, вручили скрепленную печатью грамоту.

– Благодарствую за милость, государь, – в этот раз куда ниже поклонился воевода, передал тугой свиток Кудеяру. – Однако же в победе сей не токмо моя, но и супруги твоей великая заслуга! Когда я рать басурманскую повстречал, сразу про Елену Васильевну вспомнил и про любимую ею охоту псовую вспомнил. И како она зверя дикого под стрелы и копья сворами гончими выпугивает, тако и я полками коваными разбойные толпы под залп стрелецкий и пушечный изгоном спугнул. За мысль сию тебе, государыня, великая благодарность… – Князь поклонился уже Великой княгине.

По Посольской зале пробежал шепоток – вот умеет же льстить воевода хитрый! Похвалил так похвалил, пустому славословию не сравниться.

Однако похвала требовала ответа. Елена Васильевна пару мгновений подумала, кратко распорядилась, отведя руку:

– Анастасия Петровна, вина!

Свита засуетилась – к подобному повороту никто готов не был. Однако слуги сработали быстро: с ближней светелки кто-то принес медный кубок, на поясе княжны Шуйской нашлась фляга с ее любимым настоем, и не прошло минуты, как в ладонь повелительницы лег полный бокал. Государыня поднялась, спустилась по ступеням:

– Ведомо мне, на Руси хозяйка на пороге гостя дорогого встречает и сбитеня испить ему с дороги дает. Я, вестимо, не на пороге стою, однако же и дорога у тебя была долгая, княже. Вот, утоли жажду из моих рук!